– Значит, ворота все-таки придется ломать?

– Нет, – возразил Венцелин. – В замок ведет подземный ход. А на этом пергаменте – его точное описание. Мы проникнем в замок тайно. Думаю, у нас с тобой хватит сил, чтобы справиться с его гарнизоном.

– Женщина та самая, о которой ты говорил? – прищурился на Венцелина Лузарш. – Дочь твоего князя?

– Да, – кивнул фон Рюстов.

– А Кахини? – напомнил ему Лузарш.

– С Хусейном я разберусь сам, – холодно бросил Венцелин. – Тебя, шевалье, наши счеты не касаются.

– Я хотел помочь, – обиделся Глеб. – Но решать, конечно, тебе.

Нет слов, прихватить замок в далекой Сирии было бы совсем неплохо. Вот только доверия к Венцелину фон Рюстову у Лузарша оставалось все меньше и меньше. Как-то странно пересеклись их с липовым саксонцем пути в этом чужом городе. Если верить Корчаге, то купец Аршак был деловым партнером, а то и другом Кахини. Но ведь именно этого таинственного человека комит Радомир назвал своим убийцей. Однако Венцелин вместо того, чтобы отомстить Кахини, отправляется в дом его подручного, дабы получить ключ к сирийскому замку Ульбаш. Похоже, этот странный рус действительно охотится за дочерью князя, но это вовсе не означает, что он собирается вернуть ее отцу. Глеб припомнил разговор, подслушанный в замке Лузарш. Мэтр Жоффруа обещал императору Генриху добыть царскую кровь для магического обряда. А что если дочь князя Владимира Монамаха и является той женщиной, без которой этот обряд невозможен? И это именно за ней охотятся Вальтер фон Зальц и Венцелин фон Рюстов, дабы угодить германскому императору. Ведь эти двое месяц назад встречались на постоялом дворе дядюшки Афрания и наверняка о чем-то договорились. Венцелин очень хотел повидаться с Кахини, для этого он и отправился в крепость Святого Георгия. И, очень может быть, эта встреча состоялась. Да Кахини не удалось украсть султанское золото, но жизнь свою он спас. И обрел свободу. Единственный из всех мятежников, находившихся в крепости. Но комит Радомир его опознал. Не мог он не опознать человека, с которым был хорошо знаком. Ведь это именно Кахини был известен в Константинополе под именем Симона. Именно он был частым гостем язычника Избора, отца Венцелина. Вот почему устранили Радомира. Он мешал не только Кахини, он мешал Венцелину, ибо мог сорвать его далеко идущие планы. Скорее всего, Венцелин и был тем ведуном-изменником, который собирался добыть таинственное око Соломона для императора Генриха. Но в этом случае, следует ли Глебу ему помогать? Если этот камень действительно окажется чудодейственным, то для Европы наступят скорбные времена. Ибо мир еще не видел более честолюбивого человека, чем император Генрих. Чего доброго этому безумцу мало будет Италии, и он обрушится на соседнюю Францию, дабы вырвать у Капетингов их почти призрачную власть.

– Послушай, Гуго, ты когда-нибудь слышал об оке Соломона?

Граф Вермондуа сонно покачивался в седле. Жара стояла невыносимая, и у многих благородных шевалье стали плавиться мозги. Крестоносцы отправились в Сирию двумя колоннами. Первая, которую возглавляли Роберт Нормандский и Боэмунд Тарентский, опережала вторую на дневной переход. Кто придумал такой порядок движения, Глеб понятия не имел, но в том, что этот человек не блещет умом, он практически не сомневался. Трудно сказать, что испытывали рыцари Роберта и Боэмунда, продвигаясь по этой выжженной солнцем каменистой земле, но все остальные крестоносцы, шедшие по их следам, подвергались неимоверным страданиям. Им не хватало воды, поскольку редкие в этих местах колодцы были вычерпаны до дна. И если благородные шевалье могли возместить недостаток влаги вином, то изнуренные жаждой лошади падали одна за другой. Поговаривали, что где-то там впереди протекает полноводная река Порсук, способная напоить своими водами все крестоносное войско, но Глебу в это уже не верилось. Дабы не сгубить лошадей, он приказал напоить их вином, чем вызвал истерический смех у благородного Гуго.

– Какой еще Соломон? – вяло удивился граф, поворачивая к шевалье лицо, обожженное солнцем.

– Царь иудейский, – пояснил Лузарш.

– А разве он был одноглазым? – удивился Вермондуа.

– Речь идет о камне, дающим власть над миром.

– Если бы твой Соломон действительно обладал такой властью, то он выбрал бы для проживания более удобное место. Говорят, что в Палестине еще жарче, чем здесь. И кроме колючек для верблюдов, там больше ничего не растет.

Рассуждения Вермондуа по поводу библейской истории показались Лузаршу здравыми. Но это вовсе не означало, что они были верными. Соломон действительно жил в жаркой Палестине, но ведь и крестоносное воинство отправлялось туда же. Конечно, цели у баронов и рыцарей были благородными – не допустить надругательства над верой, но, возможно, и Соломон руководствовался теми же соображениями. А когда речь идет о вере, то все рассуждение о здравомыслии, это не более чем сотрясение воздуха. И Лузаршу следует это учесть.

– По-моему, кто-то скачет? – прищурился Вермондуа в сторону горизонта.

Если это был гонец, посланный Робертом Нормандским или Боэмундом Тарентским, то ему следовало посочувствовать, ибо он проделал немалый путь в невыносимо жаркий день. Но куда большую жалость у Лузарша вызвала лошадь отчаянного наездника, которая пала на пропеченную солнцем землю буквально в десяти шагах от благородного Гуго. Гонец поднялся с земли только после того, как расторопный оруженосец Гвидо влил ему в горло изрядную порцию вина.

– Да это Томас де Марль, – опознал, наконец, посланца Роберта Нормандского граф Вермондуа. Шевалье де Марль родился в Англии. Его отец высадился на остров вместе с Вильгельмом Завоевателем, и наверняка получил от щедрого герцога, ставшего королем, богатый удел. Что, впрочем, не помещало его сыну в свою очередь отправиться в чужие земли в поисках удачи. Впрочем, не исключено, что Томасом де Марлем двигало благочестие.

– На нас напали, – прохрипел несчастный шевалье. – Наш лагерь окружен сельджуками. Герцог Нормандский ждет от тебя поддержки граф Вермондуа.

Роберт Короткие Штаны был человеком высокомерным, и уж если он взмолился о помощи, то значит, дела обстоят из рук вон плохо. К сожалению, ни Вермондуа, ни Готфрид Бульонский, ни Раймунд Тулузский не обладали магическим даром. Святыми они тоже не были и не умели творить чудеса. А потому взоры всех баронов, собравшихся на совет, обратились в сторону папского легата. Епископ Адемар де Пюи в молодые годы был рыцарем и участвовал во многих военных компаниях. Именно поэтому ему хватило опыта, чтобы практически сразу оценить ситуацию, в которую попали люди Роберта и Боэмунда. Крестоносцы разбили свой лагерь у реки Порсук, поближе к воде. Решение, в общем-то, понятное, учитывая невыносимую жару, непривычную для европейцев, но, к сожалению, они не озаботились безопасностью и жестоко за это поплатились. Кылыч-Арслан, разбитый у Никеи, но далеко еще не сломленный, договорился с эмирами, включая даже своего лютого врага Гази Данишименда, и собрал огромную армию, о численности которой крестоносцы могли только догадываться. Сельджуки заняли холмы, господствующие над местностью, и обстреливали лагерь Роберта и Боэмунда практически непрерывно. Это не считая трех яростных атак на практически не защищенный лагерь, который крестоносцы отразили с большим трудом и чудовищными потерями.

– Мы не можем атаковать сельджуков, – почти прорычал шевалье де Марль, человек молодой и нетерпеливый. – Мы не можем даже уйти с этого проклятого места – сельджуки перебили почти всех наших лошадей. Думайте быстрее, господа, иначе мы потерям половину армии.

Благородный Томас проделал путь от реки Порсук за полдня, ибо выехал он из лагеря, когда солнце стояло в зените, а сейчас оно уже клонилось к закату. На этом пути он потерял трех лошадей и двух сопровождавших его сержантов. Рыцарской коннице для подобного перехода потребуется куда больше времени, скорее всего, целая ночь. И еще большой вопрос сумеют ли люди, а главное лошади, истомленные жаждой, не просто преодолеть гигантское расстояние, но и вступить в битву с отдохнувшими и превосходящими их числом сельджуками.