Все принимали в этом горячее участие: одни торопились восславить новый союз с испанским двором, другие предпочитали единение с Савойским домом; прославленный герой битвы при Фонтенуа маршал Саксонский предлагал в невесты свою юную родственницу Марию-Жозефу, дочь великого курфюрста Саксонского Августа III. Поскольку же эта кандидатура не нравилась королеве Марии Лещинской, но устраивала находившуюся тогда в апогее могущества ее соперницу — маркизу де Помпадур, выбор монарха остановился на саксоночке. Лишь один человек никак не выразил своего отношения к проблеме — сам дофин.

Это был весьма образованный и очень совестливый принц, преисполненный сознанием своего врожденного долга. Однако именно из-за серьезности, строгости поведения и нежелания нравиться его мало ценили при дворе. Никто здесь его не понимал. Отец, чье безнравственное поведение принц сурово осуждал, держал сына на расстоянии; придворные, угождая своему господину, не ставили наследника престола ни во что.

К тому же внешне тот был мало привлекателен. Хотя на портретах он предстает красивым, стройным, горделивым мальчиком с лукавым взглядом и насмешливой улыбкой, в семнадцатилетнем возрасте у него наметилась нездоровая полнота, угрожавшая со временем стать безобразной и сделавшаяся предметом беззастенчивых насмешек и злословия.

Как только выбор был решен, возник захватывающий вопрос: хороша ли собой невеста? Ее дядя маршал Саксонский уверял, что она «божественна», но менее заинтересованные и менее пристрастные лица находили такую оценку завышенной: принцесса Мария-Жозефа — не более чем «хорошенькая дурнушка». Ее портили неважные зубы, слишком крупный нос, желтоватый цвет лица и синячки под глазами. Но ей всего пятнадцать лет, у нее добрый и живой взгляд, она резва, кокетлива, шаловлива.

Отправленный в Дрезден посмотреть на принцессу галантный герцог Ришелье, [108] большой знаток по этой части, обнаруживает в ней лишь один недостаток: она кошмарно коверкает французскую речь. Но в остальном он в восторге: «Что она красива, не скажешь, но в ней столько очарования! Если бы такая появилась в Опере, ей не было бы цены…» Он выясняет, что Мария-Жозефа не пьет ничего, кроме воды, мало ест, не любит шоколада, любит нежное мясо, предпочитает темные цвета, играет на клавесине, переболела оспой.

В числе сопровождавших Ришелье двадцати четырех человек (бедный дрезденский двор с трудом обеспечивает этой свите достойный прием) находится парижский портной Рибер, чья задача — одеть принцессу. Ловкий царедворец, он восторгается формами будущей жены дофина и похищает у нее прядь волос; отправленные в Париж, они объявлены «прекраснейшими в мире».

Празднества, устроенные по случаю помолвки, были грандиозны: саксонский люд опивается льющимся из фонтанов вином, пожирает горы сервелата и разворовывает у Ришелье серебро, что тот великодушно позволяет делать.

14 января 1747 года внушительный кортеж пускается в путь. На каждой почтовой станции запрягалось по двести восемьдесят лошадей. Через шестнадцать дней шествие достигает Страсбура; здесь принцессе предстоит впервые ступить на землю Франции.

Этикет требует, чтоб она вошла на нее абсолютно нагой, не сохранив на себе ничего прежнего, даже рубашки… Ее наряжают и причесывают на французский манер. Она бодро переносит все, даже приветственные речи в каждой деревне и артиллерийские салюты у ворот каждого города.

В Нанжи ее поджидает письмо дофина, первое за все это время. Полная радости, предвкушая нежные слова, она открывает его… Но нет: своим неловким, жестким почерком жених просто-напросто ставит ее в известность, что «никакая сила не заставит его забыть умершую жену». И бедненькая Мария-Жозефа горько плачет, тая свои слезы. Но что попишешь? Ее судьба решена бесповоротно, и приходится продолжать путь.

Наконец, 7 февраля после двадцатичетырехдневного странствия она прибывает в Крамайель близ Корбея: тут ее ожидает Людовик XV. Молоденькую саксонскую принцессу хорошо проинструктировали о надлежащем поведении. Выйдя из кареты, она бросилась на колени перед королем, тот ласково поднял ее и, поцеловав, подвел к дофину, печально и пристально глядевшему на невесту. Некоторое время спустя — встреча с королевой и ее дочерьми Анриеттой и Аделаидой. Нельзя не восхититься тем, как пятнадцатилетняя девочка сумела не потерять головы в окружении всех этих чужих людей, в кругу, раздираемом тысячами интриг, столкновениями амбиций и страстей и ставшем отныне ее новой семьей.

Но она держится очень мужественно: она дала себе слово покорить их всех, включая собственного угрюмого мужа. Тот упорствует в молчании и, несмотря на все ее бесконечно милые и кокетливые уловки, не становится даже по самым мягким оценкам «ни более отзывчивым, ни более ручным».

Папа-король, Людовик XV, в полном восторге от своей невестки: «Не красавица, но что за фигура, что за волосы!» Дабы удостовериться, что обед будет хорош, он лично идет присмотреть за работой поваров.

На следующий день намечено решающее испытание — свадебные торжества в Версале. Трехчасовой туалет. Праздничный наряд едва не раздавливает принцессу: тяжелее, чем кираса, он весит двадцать четыре килограмма. Церемония в капелле, угощение, бал в помещении Больших конюшен, толчея, ужин, потом снова туалет и под конец укладывание в постель…

При нем присутствуют все принцы, все принцессы, все титулованные особы, более сотни роскошно наряженных дам; тут же и священники — они должны благословить супружеское ложе. Свечи, тишина, общее волнение, царящие в этой комнате, где совсем недавно скончалась прежняя жена дофина, — все это рождает скорее мрачные, нежели веселые мысли. Когда полог постели был раздвинут, все увидели супругов: дофин в ночном чепце лежал, как покойник, закрыв в смущении лицо покрывалом, Мария-Жозефа сохраняла бодрость.