— Ну давай «План знакомства» хотя бы назовём, а то какой же это план?..

— Ну назови, я же не против! Только переписывать жаль. Видишь, какие большие буквы, и красиво, — возбуждение, рождённое подушечным боем, ещё не погасло в Витьке, и он продолжал яростно сопротивляться уничтожению своего «шедевра».

— А дальше, — придвинулся ближе Санька, — что дальше?

Витька распрямил свою худую спину, повернулся и принялся торжественно излагать свой план.

— Первое, надо написать Лидке письмо от Володи. Но не подписывать: пусть ей будет интересно. Потом написать ещё одно письмо. Указать только номер роты, и всё. Письма так два-три. Сначала она, может, не заинтересуется и наше письмо выбросит. Но потом ей всё же станет интересно. Тогда мы назначим ей свидание с Володей. И уж после этого она обязательно в него влюбится, и всё будет решено.

— Это всё? – Саньку удивил на редкость элементарный план друга. – Значит, ты всё время потратил на заголовок? В твоём плане письмо, ещё письмо и ещё… А потом встреча? Зачем надо было меня сюда тащить? Думаешь, твой план сработает?

—Это сейчас три пункта, — разбрызгивая негодование, подскочил Витька. – В моём плане было вначале пригласить её в кино, потом в театр, потом угостить газированной водой и пирожками, затем мороженым, но я решил пока это оставить, сейчас нельзя загадывать, как всё повернётся.

— Вить, ну а если она ответит, что тогда?

— Давай напишем ей наш адрес и подпишемся: «Суворовец В.».

— Почему «В», а не «З»?

— Про Зайцева она быстро догадается. А без тайны у нас ничего не получится.

— А как письмо писать?

— Ну, это проще простого. Столько книг о любви, больше чем о войне, и во всех письма, от которых сразу влюбляются. Найдём, перепишем. Получится.

Витька говорил так уверенно, что Санька понемногу начинал ему доверять.

«Может, так и нужно делать. Нужно писать, нужно влюблять, нужно организовать встречу».

— Всё-таки Лидка будет наша. И пусть не моя, не твоя, а Володина. И мы её никому не отдадим, если она даже не пожелает в училище приходить, если ей вздумается поступать в театральное, оперное или цирковое училище.

Внизу гремела битва. Шум, гам, крики пробивались на второй этаж. Но та победа, которую планировал Витька, стоила победы взвода на первом этаже.

Витька сложил тетрадку и внимательно посмотрел на Саньку.

— Что, согласен? Да?

Санька пожал плечами.

— Значит, согласен. Мы сделаем всё как надо. Они будут благодарны. Ну всё. – Витька засунул тетрадку в сумку сержанта и прихлопнул сверху. – Теперь давай вниз, и со свежими силами поможем нашему взводу добить первый и третий.

Но шум неожиданно погас, и в класс долетел металлический звон голоса сержанта Чугунова. Слов, в которые вкладывал возмущение сержант, разобрать было трудно, но Витька, будто обезьяна, подпрыгнул, прижал палец к губам и тут же выключил свет.

— Тихо спускаемся, прыгаем в туалет, а там переждём, — уже шёпотом сказал он.

Как по горной тропе, прижимаясь к стене, они миновали лестницу, проскользнули через площадку дневального, исчезли в туалете, но мгновенно были обнаружены.

— А, вот вы где, голубчики! Что вы здесь делаете?

Витька смущённо опустил голову и исподлобья взглянул на сержанта.

— Ладно, — понизил голос Чугунов, — если через десять минут не будете в постели, я найду, чем вам заняться.

Витька и вслед за ним Санька пробежали по коридору и, сбросив с себя одежду, юркнули в прохладные простыни, под тёплые шинели и одеяла, заткнутые под матрац в виде спального мешка.

В воздухе летал ещё не успевший опуститься пух, а рота уже ровно дышала, посапывала, не шевелясь на панцирных сетках.

В казарме властвовал сон, как будто десять минут назад здесь не было подушечно-полотенечного побоища. В глубине казармы кто-то сквозь сон звал маму.

Санька обнял подушку, подтянул ноги, закрыл глаза и провалился в пустой бесцветный глубокий сон до грубой и тяжёлой, как удар молота, команды: «Подъём!»

Утренний подъём обычно проходил как в ускоренном кино.

Но на прогулку суворовцы выходили, толпясь на площадке дневального, и не торопились окунаться в холодный морозный воздух, который лохмотьями пара врывался в открытые двери. И тогда подоспевшая команда дежурного по роте «Выходи строиться» моментом смывала толпу на мороз.

На этот раз на площадке дневального не задерживались и под шинели полотенечные кашне не накручивали.

А в это время дежурные в спальнях выметали из-под кроватей пух, перетёртый после вчерашней подушечной рубки в белую пыль. Собрав прикроватные коврики, дежурные по спальне вытряхивали их, ругая кур за прилипчивое перо, а наволочки за то, что не смогли его удержать.

На утренний осмотр никто не опоздал. Знали, молчавшие до поры сержант Чугунов и прибывший на подъём старшина могли нанести сокрушительный удар подушечному войску нарядами на службу и на работу. Старшина придирчиво осматривал пуговицы и бляхи, подворотнички и сапоги, но не найдя ничего неподобающего внешнему виду суворовца, назначил по одному человеку с каждого взвода выбивать дорожки. Из второго взвода эта участь постигла Витьку, прятавшего голову во второй шеренге.