Заметив тень неудовольствия, проскользнувшую по лицу тверича, князь Иван сжал его руку:

— Помню, князь Михайло, было время, Тверь в княжество Переяславское входила, но ныне твоё княжество разрослось, с Владимиром соперничает, а Московское княжество слабое, и у князя Даниила сыновья. Настанет время им уделы выделять. Не держи зла на меня, Михайло Ярославич.

Тверич усмехнулся:

— Я ль перечу, князь Иван? Нам с князем Даниилом не враждовать, нам бы выстоять пред алканием князя Андрея.

Стояли жаркие дни. С безоблачного неба знойно палило солнце, и степь выгорела, а всё живое затаилось, не подавая признаков жизни. Даже не верилось, что скоро и листопаду время. Так бывает разве что в июле-страднике либо в августе-густаре.

Старались передвигаться больше ночами, вдоль древних рек Итиля — Волги, Танаиса — Дона, их больших и малых притоков.

Едва горячее ярило начинало доставать землю, гридни стреноживали коней в какой-нибудь впадине, располагались на отдых. Великому князю разбивали шатёр, и он, молчавший всю обратную дорогу, уединялся, хмурый и чужой для всех...

Было отчего задуматься великому князю. Псом побитым ворочался Андрей Александрович домой. Подарками богатыми наделил он ханских вельмож и, уверенный в ханской милости, предстал перед его очами. Но хан был грозен. Он спросил:

— Дал ли я тебе, конязь Андрей, ярлык на великое княжение?

— Я ль не твой верный холоп, могучий хан?

— Ты не ответил, конязь, получил ли от меня грамоту?

— Я ль не обласкан тобою, великий и могучий хан? — Князь Андрей на коленях пополз к ханскому возвышению. — Ужли в чём виновен я?

Тохта поднял руку, и могучие багатуры схватили русского князя за плечи, готовые привести в исполнение ханский приговор. Но Тохта временил. Он сказал:

— Я поставил тебя, конязь, старшим над всеми конязями, чтобы выход, какой платят мне урусы, множился! Ты должен помогать баскакам собирать ясак. Так ли? Но ты забыл это и затеваешь свару с братом своим Даниилом. К чему? Разве это нужно Орде? Я знаю, ты станешь просить у меня воинов, чтобы власть твоя усилилась. Но ты их не получишь, и знай, конязь Андрей, если урусы поступят с моими баскаками так, как они повели себя с мурзой Четой, то я посажу на великий стол другого конязя.

Тохта не пожелал слушать оправданий князя Андрея. Под смех царевичей и мурз, окруживших ханский престол, князя Андрея вышвырнули из дворца. Очутившись за оградой, он покачнулся, в глазах потемнело, и разум померк. Великого князя подхватили у ворот гридни, принесли в караван-сарай, стянули рубаху и сапоги, поминутно прикладывали ко лбу и груди тряпицы, смоченные холодной водой, пока сознание не вернулось к нему.

А поутру ещё один позор пришлось испытать князю Андрею. Явился мурза Чета, остановился у дверей каморы и голосом, не терпящим возражений, изрёк:

— Конязь Андрей, могучий и великий хан всех моголов велел те возвращаться на Русь. Но ты оставишь в Сарае десять гридней. Такова воля великого и могучего хана Тохты...

Мог ли он воспротивиться повелению хана?

Случившееся в Сарае не прошло бесследно, князь Андрей почувствовал боль в груди. Сердце словно опрокидывалось и замирало, напоминая Андрею Александровичу трепыханье раненой птицы. Мысль, что Тохта отберёт у него ярлык на великое княжение, омрачала даже предстоящую встречу с Анастасией. Князь Андрей злобствовал и на тверича, и на брата Даниила. Тверской князь давно уже мнит себя великим, а Даниил его руку держит.

Подъезжая к Владимиру, Андрей Александрович решил: пойдёт войной и на Михайлу и на Даниила, а с собой позовёт князей Ярославского Фёдора Ростиславича и Ростовского и Углицкого Константина Борисовича. Они его сторону держат. Он, князь Андрей, силой овладеет Переяславлем...

Сумеречные тени просачивались в горницу. Гасли последние солнечные блики, падавшие через высоко прорезанные узкие оконца, взятые в кованые решётки. И тишина, будто вымерли хоромы великого князя.

Но вот издалека, из гридницы, донеслись голоса и смолкли. Скрипнули половицы. Анастасия вздрогнула, решив, что это направляется к ней князь Андрей. Но то холопка внесла свечу.

— Погаси, — промолвила княгиня.

Задув свечу, холопка удалилась. Густеющая темнота скрадывала бледное, грустное лицо Анастасии. Видит Бог, как ждала она возвращения из Орды великого князя. Не его, Андрея Александровича, а Любомира. А великий князь вернулся, оставив половину сопровождавших его гридней у хана, а с ними и Любомира. И никто не ответил ей, княгине, долго ли суждено прожить им там и на что обречены в Орде гридни...

В сумерках и в тишине Анастасия вспоминала те, теперь уже далёкие дни, когда уединялись с Любомиром, и там, за городом, в лесу, гридин принадлежал только ей. И как трудно было таить им любовь, оказавшись среди людей.