Шрифт:
Княгиня больше всего страшилась потерять Любомира и потому не могла простить князю Андрею, что оставил его в Сарае. Может, князь сделал это с умыслом, догадался, кем был для неё Любомир?
Исчезли в горнице последние блики, и стало совсем темно. На стенах Детинца перекликались дозорные, а Анастасия оставалась наедине со своими думами.
Вспоминала, как Любомир подводил ей коня, придерживал стремя, а на поляне снимал её и легко нёс на руках... Добрые и ласковые глаза Любомира она, княгиня, запомнила навсегда. Разве когда так смотрел на неё князь Андрей?
К полуночи сон сморил её, и привиделся ей Любомир. Его большие и сильные руки лежали на её плечах. Княгиня чувствовала их тяжесть. Гридин спрашивал:
— Княгинюшка, любовь моя, ужли судьба разлучила нас навсегда?
Анастасия хотела закричать «Нет!», но голос пропал, а слёзы застлали глаза. Она пробудилась и почувствовала, что плакала по-настоящему, лицо было мокрым. Вытерлась ладонью. Спать расхотелось. Как наяву Любомир перед ней. Анастасия гадала: к чему он так говорил ей? Неужели им не суждено больше встретиться? И Анастасия молит Бога, чтоб сон не сбылся, ведь накануне отъезда она так и не улучила мгновения поведать Любомиру об их ребёнке.
ГЛАВА 4
Весной, когда оглушительно затрещал лёд на Оке, на крутой берег высыпала вся Рязань поглядеть, как змеятся трещины по синей глади и оживает река, лезут льдина на льдину, открывая тёмную воду.
Появился на берегу и князь Константин Романович, раздобревший, лысый, с редкой бородёнкой и нависшими бровями. Постоял, поглядел и, вдохнув сырого воздуха, отправился в палаты.
Вот так всегда, из года в год. Сойдёт лёд, очистится река от шуги, и поплывут по Оке корабли и разные судёнышки в опасный торговый путь к Волге, к Дону, а там к морям Хвалисскому и Сурожскому...
Княжество у Константина Романовича неспокойное, упёрлась в южное подбрюшье Дикая степь, и редкий год обходится, чтоб не топтали Рязанщину копыта татарских коней.
Рязань для Руси что грудь — она первой принимает на себя удар степняков, печенегов и половцев. Сшибались в жесточайшей сече рязанские ратники со степняками, звенела сталь, и падали воины среди берёзовых перелесков и древних курганов.
А с той поры, когда страшным ураганом прошёлся по рязанской земле и Руси Залесской хан Батый, постоянная угроза нависла над Рязанщиной, над её городами: Пронском и Белгородом, Переяславлем-Рязанским и Зарайском, Борисовом-Глебовом и Ростиславлем, Коломной и самой Рязанью. Отстроятся рязанцы, возведут стены бревенчатые Детинца, и снова какой-либо татарский царёк стучится в ворота.
Избы и домишки ремесленного люда жмутся к кремлёвским стенам. С трёх сторон прикрывают город вал, ров и овраги, а четвёртая сторона прилепилась к речной круче.
В Детинце княжьи хоромы, каменные соборы Успенский и Борисоглебский, постройки хозяйственные, поварня, клети с зерном и продовольствием, скотница, какую строго берегут княжьи дружинники.
Константин Романович среди удельных князей слыл человеком скупым, хозяйственным. Даже полюдье не доверял тиуну либо боярам, сам объезжал княжество; почитай, всю зиму в санях проводил, дань со смердов выколачивая, только и передыхал в Муроме, Пронске и Коломне.
Между Константином Романовичем и Андреем Александровичем была неприязнь, великий князь на северо-восточную часть Рязанщины зарится, а с прошлого лета стали в Рязань доходить слухи — у московского князя Даниила желание волчье Коломной овладеть. Рязанский князь сыновей Александра Невского бранил, корыстолюбцами их величал. А когда во Владимире на съезде мурза Чета пытался их примирить, Константин Романович обиды набрался, высказывал. Андрей Александрович взъярился.
— Хулу возводишь! — кричал великий князь.
А Даниил руки разводил:
— Поклёп. Хоть оно, по справедливости, Коломна к Москве ближе и ею Ярославичи владели.
— Когда? — возмущался рязанский князь. — В помыслах разве? Я суда у хана искать буду.
— Ты ль? — рассмеялся Даниил Александрович. — Так-то те хан веры даст? А вот я пожелаю да и возьму Коломну на щит!
Константин Романович плюнул в Даниила Александровича, а тот саблю обнажил. И коли б не мурза и епископ Сарский, быть беде...
С той поры два года минуло, но князь Рязанский угрозу Даниила не забыл, неспроста, неспроста сказывал московский князь, что Коломна Москве сподручней, вдруг да попытается исполнить свой замысел? Тогда не миновать кровопролития между дружинами.
Коли же такое случится, он, князь Рязанский, призовёт в подмогу хана Ногая...
Вернувшись с реки, Константин Романович, оттрапезовав и передохнув, намерился суд чинить. Покликал пристава:
— Собрались ли истцы и ответчики?
Пристав промолвил:
— Готовы, князь.
Константин Романович вершил суд на княжьем дворе. Усевшись в высоком кресле, обтянутом красным аксамитом, подал знак, и толпившиеся вокруг бояре и гридни притихли. Народ наперёд подался. День-то воскресный, люда собрал немало.