— Да, да, — сказал я, и некоторое время мы продолжали тереть молча.

— Извини за ухо, — наконец сказала она.

— С ним уже все в порядке, спасибо.

— Скоро ударят в колокол, и мне нужно будет идти вниз. Завтра будь порасторопнее. Если, конечно, хочешь, чтобы я тебе о чем-нибудь рассказала.

К тому моменту наши руки были уже очень грязными, но я об этом не думал. Мы отступили назад, чтобы посмотреть на оконное стекло. Мне оно казалось таким же, как и раньше, но ей я, конечно, сказал, что оно стало чуть светлее. Похоже, она обрадовалась. Она взяла с меня обещание, что я приду в Солнечную комнату днем и посмотрю, стало ли в ней светлее.

— Тебе известно, что мы сейчас делаем? — сказал я. — Я не должен этого делать.

— Мыть окна?

— Ни мыть окна, ни, прежде всего, разговаривать с тобой.

— Почему?

— Это запрещено. Правило Дома.

— Кто это сказал?

— Дедушка.

— Чей дедушка?

— Амбитт Айрмонгер, глава Дома-на-Свалке.

— Я тоже одна из вас, — сказала она. — Я Айрмонгер. По материнской линии.

— Я чистокровный Айрмонгер. И по матери, и по отцу.

— Тогда я знаю, что это для тебя значит.

— Что?

— Это значит, что, когда вырастешь, ты будешь нескладным и скрюченным.

Мне стало не по себе.

— Я ведь не очень высокий, правда?

— Ты ведь довольно хилый, правда?

— Для моего возраста? Мне пятнадцать с половиной. Когда мне будет шестнадцать, я должен буду жениться.

— Что ж, удачи.

— Я не хочу жениться. Совсем.

— Тогда скажи «нет».

— Не могу.

— Почему?

— Правило. Все женятся в шестнадцать. Ну, почти все.

— Тебе нравятся ваши правила, правда?

— Нет, не нравятся. Но они все равно существуют, не так ли? Я не могу их нарушить.

— Потому что ты маленький?

— Потому что я Айрмонгер.

— Мне уже шестнадцать, и я не замужем. И не собираюсь. Один раз меня чуть не выдали. Еле сумела этого избежать.

— Правда? Тебя действительно чуть не выдали замуж? Можно спросить, за кого?

— За Свалку, придурок.

— Ох.

— Он говорит «ох»!

— Ты расскажешь мне об этом?

— Что у тебя на той цепочке?

— Мой Джеймс Генри Хейворд.

— Твой что?

— Мой Дже… моя затычка, мой предмет рождения. Хочешь увидеть его? Я покажу тебе.

— Мгновение назад ты назвал ее по-другому.

— А… Ладно, думаю, я могу тебе сказать. Я слышу голоса.

— Ты — что?

— Предметы… Понимаешь, у некоторых предметов есть голоса и имена. Они говорят мне свои имена. Видишь вон тот шнурок колокольчика?

— Да.

— Его имя — Дженни Мак-Маннистер.

— О чем ты говоришь? Ты что, болен?

— Да, я болен. Дядя Аливер дает мне пилюли.

— С тобой что-то не так. Я чувствовала это с самого начала, чувствовала. Ты опасен? Ты не выглядишь опасным.

— Нет, нет, я совершенно не опасен.

— Лучше бы это действительно было так. Я стукну тебя, если ты опасен.

— Я не опасен, — сказал я. — Я просто слышу предметы.

— Тогда слушай предметы подальше от меня. Не пугай меня, а не то я опять возьмусь за совок.

— Нет-нет, я об этом даже и не думал.

— Лучше я пойду вниз, пока меня не хватились.

— Тогда спокойной ночи. Спасибо за разговор. Завтра я приду раньше.

— Надеюсь.

И Люси пошла прочь со всеми своими принадлежностями для уборки. Но, дойдя до двери, она обернулась.

— Скажи еще раз, как меня зовут? — сказала она довольно сердито.

— Люси Пеннант, конечно, — сказал я.

— Спасибо, — сказала она и ушла.

— И какой-то Эл, — прошептал я.

Так все и закончилось. Что за ночь! Возвращаясь в свою комнату, я чувствовал себя легко и даже размахивал цепочкой с Джеймсом Генри. Мне оставалось пройти еще совсем немного, когда я, взбегая по лестнице, заметил, как что-то быстро пронеслось в тени мимо меня. Я успел разглядеть — это была птица.

— Лейка! — позвал я.

Но она уже скрылась из виду, улетев на верхние этажи. Лучше бы ей не забираться на чердак, летучие мыши быстро с ней разделаются.

Я лег спать, жалея о том, что у меня нет ничего на память о Люси Пеннант. Любая мелочь, напоминавшая о ней, сделала бы день веселее. Лучше всего было бы иметь ее портрет или фотографию.

Дядюшка Идвид

Ранним утром следующего дня, едва я успел одеться и услышать звук отправления дедушкиного поезда, до меня донесся голос двигавшегося по коридору Перси Хочкиса вместе с голосом кого-то незнакомого по имени Джеральдина Уайтхед. Дядюшка Аливер постучал ко мне в дверь и сразу же вошел. Он очень нервничал; вместе с ним был человек, которого я никогда раньше не видел, но при этом мне казалось, будто знал его всю жизнь. В нем было что-то очень знакомое. Он был одет в униформу с вышитым золотыми нитками лавровым листом на воротнике. Человек был маленького роста, с редкими прилизанными волосами на большом светлом черепе; на виске его выступали вены. Кто он и почему кажется мне таким знакомым?