Старик продолжал, уходя из дому, запирать брата и сестру, оставляя в их комнате ведро на тот случай, если им захочется в туалет. Однако теперь он уже не оставлял ключ в замочной скважине, а уносил его с собой. Затем он даже — для пущей верности — снабдил дверь висячим замком.

Брюно целый день сидел голодный. Поначалу я пыталась просовывать ему под дверь маленькие кусочки хлеба, но этого для него было явно недостаточно. Я ломала себе голову над тем, как умудриться снабжать его едой и питьем, но ничего не могла придумать. Если смачивать ломтики хлеба водой, делая скользкими, чтобы можно было просунуть их под дверь, от них на полу останутся следы, и я боялась, что Старик или Старушка заметят это.

Тогда я попыталась бросить ему еду через окно, поскольку наши комнаты были смежными. Однако Брюно не смог поймать ее, и когда он увидел, как куски хлеба шлепнулись на газон, то заплакал. Тогда я подтащила к окну стул, вскарабкалась по нему на подоконник и попыталась передать Брюно еду из рук в руки. Однако они были слишком короткими и не дотягивались друг до друга.

И тут я заметила, что снаружи на стене дома, пониже окна, есть небольшой карниз. Я перекинула через подоконник сначала одну ногу, затем вторую и умудрилась встать на этот карниз.

Он находился на уровне пятого этажа, но мне не было страшно: я не боялась высоты. У меня не кружилась голова. Я начала медленно, сантиметр за сантиметром, продвигаться по карнизу, пока не добралась до окна соседней комнаты. Уф! Брюно и Надя схватили меня за руки и затащили внутрь. Мне при этом было очень больно — живот терся о край подоконника, — но я была так рада своему успеху, что даже не пискнула. Брат и сестра ужасно удивились тому, что мне удалось вылезти и пройти по карнизу аж до соседнего окна. Я, однако, своим подвигом не очень гордилась, так как понимала, что возвращаться в свою комнату мне придется тем же путем.

Из-за того что в комнате стояло открытое ведро с человеческими экскрементами, там очень дурно пахло. Я закрыла себе нос. Брюно же жадно набросился на хлеб и яблоко, которые я принесла ему в карманах. Мы поиграли немного в догонялки. При этом все мы боялись, что Старик может прийти еще до того, как я вернусь в свою комнату. Поскольку он имел обыкновение возвращаться домой, когда ему вздумается, приходилось все время быть начеку. Минут через пять Брюно сказал мне: «Тебе пора лезть обратно, а иначе нас могут застукать, и тогда ты уже не сможешь принести мне чего-нибудь завтра».

Путь обратно оказался для меня более легким. Я так спешила, что через пару минут уже добралась до своей комнаты. Я закрыла окно, оттащила стул на его обычное место и, улыбаясь от облегчения, легла на кровать.

Я проделывала то же самое и в последующие дни. Старик ничего не замечал.

Однако неделю спустя дети, игравшие во дворе, увидели, как я медленно передвигаюсь по карнизу на уровне пятого этажа.

Они тотчас же сообщили об этом консьержу, и он прибежал в тот момент, когда я уже возвращалась к себе комнату и даже добралась до своего окна. Увидев меня, он так громко заорал, что, вцепившись руками в подоконник, я замерла, будто меня вдруг парализовало.

— Не двигайся! — вопил он. — Не шевелись! Сейчас приедут пожарные и снимут тебя оттуда!

Но в тот момент я уже и не могла пошевелиться: от страха мне вдруг сильно захотелось по-маленькому; казалось, если я хоть чуть-чуть пошевелюсь, то описаюсь прямо у всех на виду. Когда я немного пришла в себя и, слегка оглянувшись, посмотрела вниз, там уже собралась целая толпа. Все глазели на меня. Я подумала, что меня ждет такая взбучка, какой мне за всю мою жизнь переносить еще не приходилось. Я продолжала стоять неподвижно.

Откуда-то издалека донесся рев пожарной сирены. Мелькнула мысль, что если я сейчас сорвусь и упаду с пятого этажа, то снова окажусь в больнице, и тогда моя кошмарная жизнь в этой квартире закончится. Но когда я увидела, как пожарники разворачивают огромный кусок брезента и раздвигают длинную-предлинную составную лестницу, то испугалась, что они заставят меня прыгать. Я одним рывком перебралась через подоконник и снова оказалась в своей комнате, стараясь не обращать внимания на крики собравшихся во дворе людей.

Затем я закрыла окно и спряталась под кроватью.

Не прошло и нескольких секунд, как с лестницы донеслись вопли Старика: он ругался с пожарниками, консьержем и соседями. Все они тоже громко кричали, и я перепугалась еще больше.

Старик не позволил пожарникам зайти в нашу квартиру, потому что, видимо, не хотел, чтобы они увидели, как Надя и Брюно сидят под замком (да еще и висячим!) и у них в комнате стоит ведро с испражнениями.

— Это моя дочь. Она тронулась рассудком после всего того, что ей пришлось перенести по вине управления социального жилья. Оставьте ее в покое, я сам ею займусь.