Зураб запер дверь, подошел к настольной лампе и зажег свет. Дато смог рассмотреть обстановку комнаты (дверь во вторую была закрыта). Она тоже почти не претерпела изменений с тех пор, когда он был здесь в последний раз. Мебель та же и на прежних местах. Только телевизор на тумбе другой, да вместо допотопного радиоприемника на подоконнике стоит раскрытый, но «спящий» ноутбук.

— Присаживайся, — сказал Зура и указал на стул. — Я сейчас…

Он вышел на балкон и вернулся с бутылкой и парой яблок. Молча достал с полки стаканы и разлил по ним спиртное. В нос Давиду ударил запах домашней чачи.

— За встречу! — поднял стакан Зура и, не чокнувшись с братом, выпил. Дато последовал его примеру. — Закуси! — Он протянул ему яблоко. Давид схватил его и вгрызся зубами в сочную мякоть. Давно он не пил таких крепких напитков — в чаче было не меньше шестидесяти градусов.

— Как дела? — спросил он.

Зураб пожал плечами. Затем проговорил:

— А ты изменился.

— Ты тоже…

Давид помнил старшего брата худощавым, хоть и ширококостным, с растрепанными волосами русого цвета и светлым мечтательным взглядом. Теперь Зураб стал мужчиной с мощными сутулыми плечами и округлым животом, натянувшим трикотаж майки. На голове короткий седой ежик. Залысины. Глаза тоже изменились. Стали свинцовыми: потемнели и утратили блеск. Когда Зура смотрел из-под сросшихся бровей, взгляд его казался не угрюмым, как когда-то, а враждебным.

— Я постарел, знаю, — буркнул Зура и плеснул в стаканы еще чачи.

— Да я не об этом…

Хотя брат прав, он постарел. Густая седина, глубокие морщины добавляли ему пять, семь, а то и десять лет, и Зура выглядел не на свои сорок два, а на пятьдесят.

— А ты все как мальчишка, — хмыкнул он. — Да красивый такой… Что с носом сделал?

— Сломал, пришлось оперировать.

— Кольца на пальце не вижу. Не женат?

— Нет. А ты?

— Смеешься? — криво усмехнулся Зура. — Кому я нужен? — Он поднял стакан и поднес ко рту, но Давид остановил его:

— Постой, а тост?

— На хрен! — по-русски рыкнул брат и опрокинул в себя чачу.

Дато сделал небольшой глоток и отставил стакан. Пить он больше не хотел. И так за сегодняшний день влил в себя дикое количество алкоголя, да еще и разного намешал. Завтра голова будет чугунной.

— Как ты живешь, брат? — спросил Давид.

— Нормально.

— Все пишешь?

— Нет.

— Даже для себя?

— Тем более для себя. На продажу я бы написал. Да никому это не нужно.

— Чем же на жизнь зарабатываешь?

— Грузчик я.

Так вот откуда литые мышцы! Раньше-то Зура тяжелее кисти ничего в руках не держал.

— Много пьешь? — полюбопытствовал Давид. Живот у Зураба был характерный. Такие обычно не у обжор вырастают, а у любителей алкоголя. Особенно пива.

— Не так чтобы очень… Как все!

— С каких пор тебя стало это устраивать?

— Что именно?

— Быть таким, как все.

Он не ответил, вместо этого выпил.

— Надеюсь, ты не хочешь здесь переночевать? — спросил Зура после.

— Нет. Я остановился в отеле.

— В пятизвездочном, конечно.

— Нет, в четырех…

Давил встал, подошел к дивану, над которым висела картина. Море, горы и парусник, плывущий по лунной дорожке и готовый с ней слиться. Сунув руки в карманы, Дато стал всматриваться в морской пейзаж. В детстве он мог подолгу этим заниматься. А все потому, что постепенно картина оживала. Кораблик начинал скользить по волнам, растворяясь в лунном свете, и скрывался за горизонтом или… взмывал в небо?

Сейчас волшебства не произошло. Воображения взрослого не хватило для этого. Но Давид отметил про себя, что пейзаж все равно ему нравится. Хорошо написан.

— Больше не рисуешь? — бросил он через плечо.

— Нет.

— Зря. У тебя талант. Мог бы продавать картины на улице. Я видел: на площади Свободы сидят художники со своими работами. Помнишь, я толкал там твои пейзажи? Только тогда площадь носила имя Ленина. Но меня гоняли менты. Теперь же все официально, насколько я понимаю…

Зура молчал, и Дато обернулся, чтобы посмотреть ему в лицо. Но тот стоял спиной к нему. Давид решил, что снова пьет. Зураб стоял у стола, оперевшись на руки. Голова опущена на грудь. Плечи подрагивают…

Плачет?

— Брат! — окликнул его Дато. — Что с тобой?

Зураб обернулся. Глаза сухие, рот искривлен…

Он смеялся!

— Ты ничего не понимаешь, да? — заговорил он. — Как мы тут жили все это время и как сейчас живем? Свалился со своей радужной планеты в скафандре, сшитом из лепестков-лейблов, и думаешь, ах, как тут здорово! А тут не здорово, инопланетянин! Здесь под зеленой травой выжженная войной земля, за красивыми фасадами — руины, за улыбками людей боль…