Улеб, увидевший, что в результате его вспыльчивости поломалась только игрушка, бросился собирать рассеянные подле трона обломки металла.

Василевс, на этот раз настроенный очень весело, остановил его. Картина эта его только позабавила. Предвкушая ещё более приятные сюрпризы в поведении варваров, он сказал Улебу:

– Обычаи просвещённых стран отличны от обычаев ваших государей. Об этом следовало бы помнить таким знатным посланникам. И прежде чем действовать, надо размышлять. Впрочем, я на вас не в обиде.

– В нашей стране не пугают послов потешными игрушками, - ответил Улеб.
– И мы не думали, что просвещённые народы находят время тешить себя такими пустяками в моменты, самые важные в жизни страны и её правителей. Львиный рык только помешал бы нашим разговорам.

Царедворцы нашли, что речи Улеба сверх меры дерзки и помрачнели.

Цимисхий сказал:

– Обычаи любой страны, в которую приходят чужеземцы, достойны уважения. И не будем об этом пререкаться. Ты, витязь, и в самом деле прав, что важность момента обязывает нас не считаться с обоюдными промахами против этикета. Наша царственность хочет знать, что вам велел передать мне ваш достославный и храбрый князь Святослав, вступивший на путь благоразумия и дружбы.

Цимисхий пронизывал Улеба взглядом своих карих проницательных глаз, сверкающих и излучающих непоколебимую властность. В них сквозило нетерпение. Вид лица, смуглого, мужественного, энергичного внушал невольное уважение.

Улеб сказал:

– Великий князь Руси повелел нам поведать, чтобы ты, царь Романии, приготовился к войне с ним. Собрался бы с силами и объявил о том народу. «Хочу идти на вас!» - так велел сказать великий князь, привыкший бороться с врагом не исподтишка, а подготавливать его к тому и предупреждая по-рыцарски.

Цимисхий не шевельнулся на троне, только дрогнуло веко. Наступило полное и гробовое молчание. Царь ожидал, что посол прибавит ещё что-нибудь, но тот ничего не прибавил, отошёл от трона и встал в ряд со своими.

Василевс ещё помедлил, а уж потом спросил:

– Считаете ли вы решение своего князя достаточно благоразумным, вступая в войну с нами, первой державой мира, владеющей силой оружия, которую никто ещё не побеждал, и богатствами, которые неисчислимы.

Василевс спросил стеснённым голосом, от которого у сановников прошла по спинам судорога.

Улеб ответил, не моргнув:

– Не наше дело решать, правильно ли задумал князь. А коли он с дружиной захотел завоевать тебя, стало быть, так и будет. Князь никогда ещё не ошибался в расчётах. Тому порукой его славные походы на булгар, на хазар, на печенегов, на болгар, на ясов и касогов. Богатства же твои и силу мы видим. И о том доложим князю. Но перечить ему не станем и смело пойдём туда, куда он нас поведет. Не дрогнем! Ромейское оружие не страшнее, поди, болгарского. От болгарского оружия сами ромейские цари, бывало, трепетали.

Сановники остолбенели от страха. Царь вскочил с трона. Краска гнева выступили из-под оливкового цвета его кожи на лице и на шее. Произнёс строго, сухо, властно:

– Скажите князю, что ромейские василевсы не привыкли смиряться перед опасностями и сами имеют в своём запасе немало горделивых слов для ответов. Передайте и то…

Улеб, а за ним и все заткнули уши пальцами. Рослые, крепкие, невозмутимо стояли они, тогда как царедворцы уткнулись лицами в пол. Царь шагнул в сторону послов и закричал:

– Мы научим русских варваров уважать силу и законы ромейской державы, раз и навсегда заставим их забыть дорогу к стенам царственного града, первого из всех городов вселенной, - оплот справедливости, очаг мудрости, грозу мира.

Он задыхался от гнева. Видя, что послы перемигивались, заткнув уши, он железной рукой оттянул от уха руку Улеба.

– Пусть царь на нас не сердится, - сказал Улеб.
– Мы только выполняем волю князя. Он не велел нам вступать в разговор с царём. Мы просто воины, и только выполняем свой долг. Отпусти нас, царь.

– Я прикажу твоих товарищей бросить в подземелье на съедение крысам и мышам. Их тела будут гнить заживо, глаза ослепнут от вечной тьмы и мускулы расслабнут как тряпки. А тебе велю перерезать шею, из горла вылить кровь в мешок и в тот мешок засовать твою голову. И я посмотрю, как ты будешь тогда отвечать мне и ссылаться на свой долг воина.

Улеб так же невозмутимо ответил:

– Мы наслышались про сердитых ромейских царей и про их жестокие нравы. Но мы дали слово князю встретить любую опасность без ропота и не морщиться от боли под пыткой. Воля твоя, царь, поступай с нами, как тебе хочется. Бросать ли нас в подземелье на съедение грызунам, утопить ли нас в собственной крови или отпустить в добром здравии, как подобает христианину.