Между тем на счету этого удальца были четыре загубленные жизни. Не знаю, нужны ли еще доказательства, опровергающие теорию Ломброзо? Можно ведь вспомнить не только былинного красавца Ваську Белоуса, но и преступников-убийц из аристократической среды — убийц, не подходящих ни под один из "патологических признаков" Ломброзо. Единственное, в чем можно согласиться с итальянским ученым, это в том, что человек со слабыми умственными способностями зачастую склонен к нарушению закона. Но, конечно, происходит такое не из-за врожденных потребностей в преступлении, а из-за искаженного восприятия этических норм. Есть и еще одна опасность в теории Ломброзо — с преступника полностью снимается вина, ответственность за совершенное преступление. Разве человек виноват, что он таким аномальным родился?

В спор криминалистов и психологов в двадцатом веке вмешались генетики. Советский ученый В. П. Эфроимсон написал целое исследование, посвящённое генетике и этике. Будучи убежденным дарвинистом, Эфроимсон считал, что в человеческих генах заложены не только животные начала, но и высшие нормы поведения — то, что Кант назвал категорическим императивом. В отличие от Ломброзо, Эфроимсон считал, что "генетически" все люди добры, нравственны, альтруистичны, а убийцами становятся из за распространённой в обществе идеологии насилия как средства достижения справедливости. Оспаривая взгляды Эфроимсона, другой известный биолог и философ А. Любимцев писал: "Я только что перечел "Братьев Карамазовых" и наиболее интересное узнал из примечаний. Оказывается, прообразом Дмитрия Карамазова, невинно осужденного за отцеубийство, был подпоручик Ильинский, но реальный факт был почему-то смягчен Достоевским. Из официальных документов видно, что убийцей был младший брат подпоручика, сумевший превосходно подделать улики под старшего брата. Через двенадцать лет по совершении преступления и через десять лет после заключения в острог старшего Ильинского младший не выдержал угрызений совести и решился искупить свой грех освобождением невинно осужденного и принятие на себя заслуженной кары. После нового процесса настоящий убийца был приговорен к каторге, а неповинный арестант освобожден… Что заставило младшего Ильинского сознаться в преступлении? Только совесть — шкурные соображения, даже разум были против этого…»

«А что такое совесть?» — задается вопросом Любищев. По Эфроимсону, это генетически нормированный естественным отбором фактор. «Выходит, таким образом, оба периода жизни Ильинского — преступление и раскаяние связаны с генетикой. Вряд ли можно согласиться с этим в рассуждении совести. Верно, что совесть в том или ином выражении можно найти, вероятно, у всех народов, но приказы, которые дает совесть, глубоко различны. В случае Ильинского совесть диктует признаться и совершенном убийстве, в других случаях она диктует: «убить», причем и то и другое может быть в рамках одной религии.

В страшной повести Шевченко «Гайдамаки» ев герои клянутся истреблять всех католиков и евреев, освещают мечи, и вождь их, Гопта, сам убивает прижитых им от католички малолетних детей, воспитанных иезуитами: «Не я вас казню, а присяга». Значит, даже среди православных христиан существует такое резкое расхождение в понимании совести. Да, конечно, и это один из мощных аргументов в пользу независимости морали от религии. Разбирать эти доводы сейчас нет смысла, но и категорический императив Гонты подчинен своеобразно им понимаемой цели спасения человечества. (Сатолики, по мнению запорожцев и гайдамаков, уже не христиане, и, убивая своих детей, предавая их мученической смерти, он (как и Торквемада) заботится о спасении их души. Так ли дика его аргументация?

Но почитайте «Дневник писателя» Достоевского. Наш великий писатель тоже считает католицизм уже не христианством, видит всюду следы «католического» заговора и призывает Россию на войну со всей Европой но имя торжества православия. Он понимает, что это потребует огромного кровопролития, но это кровопролитие предотвратит другое, гораздо более сильное и потому вполне допустимо. Я не вижу большого различи идеологий Достоевского и Гонты. Но Достоевский сам никого не убил! Да, не убил, а что хуже: убийство или подстрекательство, моральное развращение, приводящее к убийствам?"

Любищев все-таки признает, что существует генетический компонент этики, но, по его мнению, в сравнении с компонентом идеологическим он играет совершенно ничтожную роль. Таким образом в древнем споре об истоках преступности — наследственность или среда?
–

Любищев выступает против ломброзианства. (Следует отметить, что термин "среда" Любищев понимает в широком смысле: обществе, а не в узком: семья, улица и т. п)

Не так давно новые аргументы в пользу идей Ломброзо высказал генетик Виктор Колпаков из Сибирского отделения Академии наук. Институт цитологии и генетики, где работает ученый, предложили попытаться выяснить роль генов в появлении преступного типа людей, ответить на вопрос о том, почему число преступивших закон не уменьшается, а постоянно растет. На основании длительных исследований Колпаков пришел к выводу, что "генетическое участие в формировании" преступного поведения есть, оно просматривается. Есть, конечно, и социальное подавление такого поведения. Существует и социальное провоцирование его. Но и генетику, ее участие в этом деле отрицать уже трудно." Правда, Колпаков пришел к такому результату не на основе "сплющенных носов" и "низких лбов", а исследуя психические характеристики личности. Ученый считает, что ненаследуемых признаков нет, а "признак преступности" передается одним геном. Отсюда следует, что если выяснить нейрофизиологические и биохимические механизмы, посредством которых реализуется действие гена, то появилась бы возможность воздействовать на психику человека в благожелательную для общества сторону. Та самая страшная возможность, о которой нас уже предупреждали писатели-фантасты. Ибо тогда можно будет "программировать" личность на генетическом уровне, делать людей такими, какими их желают видеть власть имущие.

В числе модных криминологических увлечений конца девятнадцатого — начала двадцатого века следует назвать и графопсихологческие исследования — определение преступных наклонностей человека по почерку. Так, графолог М. И. Попялковский посвятил целую монографию Андрею Гилевичу, убийце, о котором придется рассказать.

Дело Андрея Гилевича было одним из самых громких в России начала двадцатого века. Но прославился он не числом убитых, а необычностью преступления (для своего времени). Потом по его следам пошли многие, но в России он был первопроходцем.

Началось с того, что 3 октября 1909 года в Петербурге в номерах дешевой гостиницы было обнаружено мертвое тело. Все части тела, по которым его можно было опознать, отсутствовали, или были изуродованы: снят скальп, отрезаны уши и т. п. При убитом нашли документы на имя Гилевича, довольно обеспеченного человека. Правда, полицейских насторожило то, что документы уж слишком на виду. Однако приехавший на опознание брат убитого Константи Гилевич рассеял все сомнения. Он показал, что это действительно его брат и что он узнал его по родимому пятну на правом плече.