Оба танкиста заржали. Девушка тоже фыркнула, но тут же посерьезнела и скомандовала строгим голосом:

— Отставить веселье! Серафим, заводи тарахтелку, моторы прогреть надо. А мы тут пока с сержантом…

— Есть заводить! — проорал Барабаш, нажимая на стартер.

— Да не ори ж ты так, блин горелый, оглохну ведь, — чертыхнулся Винарский, потирая ухо.

— Звиняйте, барин. Запамятовал, — хохотнул мехвод и завозился в кресле, прилаживаясь поудобнее, как бы заново приноравливаясь к рычагам и приборам давно знакомого танка. Продолжая, впрочем, тихо ворчать в микрофон. — Нешто я не понимаю. Дело молодое, а тут Макарыч старый костями скрипит. Воркуйте, воркуйте, голубки. Я слушать не буду. Мне моторы греть надо, такие дела…

Сержант в ответ лишь досадливо передернул плечами и искоса глянул на Лесю. Но та даже бровью не повела, невозмутимо перекинув назад косу, придвинувшись еще ближе к Евгению. Правда, как оказалось, вовсе не для того, чтобы подразнить танкиста, а чтобы оказаться прямо перед командирским перископом.

— УОП-4, универсальный оптический прибор, опытная разработка "Циклона" десятилетней давности. Четыре диапазона, под разную степень освещенности, в том числе, для ночного видения и теплового сканирования, — пояснила она. — Переключается рычажком справа под рукояткой…

Выслушав девушку, Винарский тоже приложился к модернизированной панораме, крутнул ее влево-вправо, щелкнул пару раз тумблером, довольно хмыкнул.

— Вещь! А там точно ночной режим есть?

— Есть, есть. Не сомневайся. Самое нижнее положение.

— Попробуем, — пробормотал сержант, передвигая рычажок. — Ого, блин, зеленое все… Хм, а теперь серое, как негатив… А в прицеле этот ваш УОП тоже стоит?

— Стоит, стоит. Только попроще. Три режима. Ночь, день и повышенная освещенность, ну, то есть, когда солнце в глаза светит.

— Понятно. Это хорошо. Ну а дальше что? Ты ж вроде про боеприпас что-то говорила?

— Говорила. Вот этим мы сейчас и займемся.

— Чем-чем вы там займетесь? — замогильным голосом прогудел в микрофон Барабаш, развернувшись в сторону боевого отделения. — Вы уж скажите. А я, коли надо, и выйти могу, снаружи подождать. Кх-кх-кх.

— Да чтоб тебя, черт усатый! — заорал Винарский, срывая с себя гарнитуру. — Всё одно у тебя, одни бабы на уме! Тьфу!

— Так я ж со всем уважением! — расхохотался во всё горло Макарыч, тоже отключив переговорное устройство.

Евгений, чертыхаясь, скатился вниз и уже собрался было, фигурально выражаясь, "надавать по шее" мехводу, но Леся остановила его, буквально захлебываясь от смеха:

— Не надо, Жень… Ох, ха, не могу… Он ведь… ох… не со зла… Он ведь, х-х-х… хороший.

— Да, я хороший, — довольно подтвердил Барабаш со своего водительского кресла. — Даже не так. Я — лучший!

— Да знаю, что лучший, — буркнул сержант, возвращаясь на место. Снова очутившись рядом с девушкой, он неожиданно почувствовал, как всё его раздражение и непонятно откуда взявшаяся ревность куда-то уходят, растворяясь без остатка в той искрящейся теплоте, что светилась в смеющихся глазах красавицы. Той, что заставляло сердце биться в пулеметном темпе, что заставляло одновременно и краснеть, и бледнеть, что наполняло жизнь смыслом. А еще счастьем, простым человеческим счастьем.

— Извини, Сима. Погорячился, — устыдившись и мысленно обругав себя последними словами, неловко извинился Винарский.

— Проехали, командир.

— Ну вот и славно, — подвела итог Леся. — А сейчас давайте-ка съезжать с эстакады. Ты как, Макарыч, смогёшь? С одной-то рукой?

— Тяжеловато, конечно, но… смогём.

— Отлично.

Удовлетворившись ответом мехвода, девушка повернулась к Винарскому:

— Прости, сержант, но ты лучше снаружи корректируй, — пояснив. — Просто я всю жизнь мечтала прокатиться на танке с настоящим мехводом.

Евгений хотел было возразить, что негоже командиру снаружи торчать, но перед виноватым и немного жалобным взглядом Елены устоять он, конечно же, не сумел. Да, в общем-то, и не пытался. Устоять. Он смог только кивнуть и, ничего сказав, ухватиться руками за обрез люка. Однако в этот момент красавица неожиданно прижалась грудью к его плечу и, нежно обняв, ласково чмокнула в небритую щеку, прошептав напоследок:

— Спасибо… Женя.

Красный как рак сержант пулей вылетел из танка, сопровождаемый звонким, заливистым смехом.

— Ох, Елена Валерьевна, Елена Валерьевна, — пробормотал через несколько секунд Барабаш. — Что ж вы с парнем-то делаете? Ему, кажись, башку напрочь снесло. Втюрился он в вас. По уши.

— Ништо, Серафим, ништо, — грустно вздохнула девушка, поправляя гарнитуру ПУ, вылезая наверх и усаживаясь перед люком. — Всё проходит. И это… пройдет. Наверное.

Спрыгнув с брони, Винарский с досадой пнул задний каток, а потом повернулся к стоящим рядом бойцам:

— Ну, а вы чего уставились? И что это еще за ухмылки неуставные?