К сожалению, я слишком поздно пришла к этой покорности.

— Теперь я должен наказать тебя за непослушание.

Его голос был глухим и мрачным, полным угрозы и греховного обещания. Меня опять затрясло. Я хотела сказать Сударю, что больше не стану ему противиться, что буду прилежной ученицей и склонюсь перед его силой, но кляп, который заглушал мои возражения, лишил меня и возможности извиниться.

Сударь лишь покачал головой, насмешливо изображая сожаление.

— Ты волевая натура, — сказал он. — Но сегодня существует только моя воля.

Склонившись надо мной, Сударь отвязал меня от столбика, но мои руки оставил стянутыми за спиной. Он развернул меня, и я оказалась лицом к постели. Потом я почувствовала, что он освобождает мне руки. He успела я порадоваться этой свободе, как он сжал своими большими ладонями мои запястья и высоко поднял их. Я не замечала, что к кронштейну над кроватью подвешены кожаные петли, пока не оказалась пристегнутой к ним. Мои руки до предела вытянулись над головой, но не настолько, чтобы мне нужно было становиться на носочки, и их опять стянули ремни.

Сударь подошел ко мне со спины, и я поняла, что теперь он тоже обнаженный. Его горячие, сильные ладони буквально налетели на мою грудь. Он играл кольцами, болтавшимися на моих пульсирующих сосках. Боль усилилась, но совсем чуть-чуть — ровно настолько, чтобы только напомнить.

Я его игрушка. Я в его власти.

Я — его.

Моя кунка опять стала мокрой. Что это за странная реакция? Как могла я, отчаянно боровшаяся за независимость, так возбуждаться с мужчиной, который низвел меня до подобного состояния покорности?

Да, это был Сударь. Я доверилась ему, чтобы он показал мне похоть, аппетит и праздность. Он ублажал меня и облекал властью, раз за разом открывая что-то новое и удивительное во мне самой. И я решила пройти этот неслыханный, возмутительный путь до конца.

Сударь легонько крутил кольца и пощипывал сами кончики дико чувствительных сосков. Меня пронзали ощущения, подобные иглам мучительного восторга.

Я начала понимать, что на самом деле возбуждала не эта боль-наслаждение. Эротический туман разливался по моему телу не потому, что Сударь проделывал со мной эти вещи, а потому что он мог их делать. Я была беспомощна перед его властью.

Это пришло ко мне ослепительной вспышкой. Я беспомощна. Я не отвечаю за свои реакции. Когда Сударь опустил руку, скользнул пальцами между моих сочащихся нижних губ и стал дразнить мой разбухший клитор, я невольно ахнула, задрожала и прижалась к его руке. Освобожденная его господством, выпущенная на волю его властью, я не чувствовала ни стыда, ни вины, у меня не было мыслей о скромности или позоре.

В эту минуту я провалилась в мир, которого не знала прежде. Превращенная подавляющей силой Сударя в создание без воли и ответственности, я камнем пошла на дно разума и утонула в доверии, которое питала к своему любовнику.

Когда он начал шлепать меня по ягодицам раскрытой ладонью, продолжая скользить пальцами другой руки вверх и вниз по моей мокрой, набухшей щели, я приняла это горячее, сладкое наказание вместе со скользким дразнящим удовольствием. Два этих ощущения носились вихрями вокруг и внутри меня. Резкий, обжигающий шлепок его раскрытой ладони по моей краснеющей плоти. Короткое погружение и дразнящее порхание его пальцев, трущих чувствительный набухший комочек моего клитора. Я хныкала от боли. Я стонала в экстазе. Я не могла различить, эти звуки.

Сударь погладил мои саднящие ягодицы.

— Теперь ты чувствуешь это, моя милая бунтарка? Сегодня ты принадлежишь мне. Я твой господин. Я твой воздух, твоя вода, твоя пища. Если ты хочешь кончить от моих рук, это случится, но когда я и только я решу.

Я покорно вздохнула. В моем замутненном сознании мелькнула мысль, что, если я сдамся слишком скоро, урок может закончиться; однако мне не стоило об этом волноваться. Ладонь Сударя снова опустилась на мои растревоженные ягодицы сильнее, чем прежде. Потом еще сильнее. Меня проверяли. Я оставалась расслабленной и покорной, принимая карающую порку без возражений и попыток уклониться.

Тогда Сударь начал доводить меня до оргазма, шлепая все жестче и жестче, и я охотно пошла у него на поводу. Я задыхалась, стонала и, наконец, закричала сквозь кляп на пике наслаждения, хотя при этом по щекам у меня катились слезы боли.

Моя покорность почему-то не удовлетворяла Сударя. Когда я со стоном обвисла в петлях, обессиленная оргазмом, он прорычал что-то резкое и сорвал путы с моих запястий. Я повалилась ничком на матрас, согнувшись в талии, по-прежнему держа руки над головой, как будто они все еще были там привязаны.