Шрифт:
Шабир возвращался после длительного разговора с хакасскими старейшинами. К его седлу была приторочена связка соболей. В меха они с Сю-нян собирались заворачивать свое будущее дитя.
Уже подъезжая к своему шатру, Шабир заметил некоторый беспорядок: опрокинутый котел, рассыпанное зерно. У колеса кибитки сидел один из слуг, избитый, с кровоподтеками на лице.
Шабир бросился в шатер – никого!
– Кто?! – Закричал он слуге, выбегая наружу.
– Слуги шаньюя. – Хрипло ответил тот.
Шабир вскочил на коня, и галопом погнал его к шатру Модэ.
Соскочив почти на полном скаку, бросился внутрь. Стража преградила ему путь.
– Где господин? – Крикнул Шабир.
– Повелитель примет тебя завтра утром.
– Но, я не могу ждать до утра!
– Мы ничего не можем сделать. – Ответил один из личных стражей Модэ.
На шум, в проеме шатра показалась фигура шаньюя, одетая для отхода ко сну. Остановившись, он спокойно и испытующе рассматривал согдийца.
– Господин! – Крикнул Шабир, бросаясь ниц на землю. – Отдай мне Сю-нян! Она – все, что у меня есть!
– Разве? – Удивился Модэ. – Ты забыл: у тебя есть моя дружба и блестящее будущее.
– Повелитель!
– Умоляюще протягивая руки к шаньюю, сказал Шабир. – Ради всех богов! Я помог тебе бежать!
– Недостойно воина напоминать господину об оказанной ему услуге. Разве я недостаточно наградил тебя?
– Я буду твоим верным псом всю свою жизнь! Сю-нян – моя жена. Верни ее мне!
– Сю-нян будет хорошо в моем шатре. А ты найдешь себе другую женщину.
– Господин!...
– Довольно! Иди и остуди свое неразумие в реке! Утром ты станешь мудрее.
Понимая, что Сю-нян потеряна для него навсегда, обезумевший от горя Шабир, поднялся на ноги и схватился за меч.
Сзади коротко свистнуло. Согдиец захрипел и повалился на землю. Его пальцы судорожно скребли землю.
– Будь проклят!.. – Прошептал Шабир, помутневшим взором глядя на Модэ.
Шаньюй несколько мгновений пристально смотрел на распростертое перед ним тело, затем вернулся в шатер.
Вот так, действуя с неслыханной жестокостью, Модэ превратил державу хунну в страшную, беспощадную силу.
– Веселые дела! – Вздохнул кто-то из «молодых негодяев», выслушав рассказ командира.
– И что, этот Модэ и сейчас заправляет всеми хунну?
– Нет. Хвала Небу – оно уже забрало его. Но дело его живет, и с этим следует считаться.
– Ответил Юань, и обратился к самому юному из своих подчиненных. – Что приуныл, Лян? Боишься хунну? Им не справится с нами. Смотри, какая лавина войск идет.
– Я не боюсь. Мне Лань жалко.
«Негодяи» засмеялись.
– Ишь ты! Какой слезливый.
– Сочувствие никогда не было пороком.
– Остановил их командир. – А ты, Лян, если хочешь достойно пересечь этот суетный мир, постарайся сдерживать себя. Впереди много дорог, и далеко не все они – мощеные.
НЕСУЩАЯ СМЕРТЬ
Если Читатель внимательно посмотрит на приложенную к этой книге карту, то увидит, что от Дуньхуана, где и заканчивается Великая китайская Стена, дорога на Запад разделяется. Ее опасная, из-за постоянной угрозы нападения Хунну, северная часть проходит по довольно плодородным землям, богатым водными источниками и пропитанием. Южная дорога, безводная, но свободная от набегов кочевников, лежит у края пустыни Смерти - Такла-Макан. Эта пустыня – одно из самых страшных мест на земле. Ее название (в переводе с тюркского, «пойдешь и не вернешься») говорит само за себя.
Ли покинул столицу позднее Фэя, и шел южной дорогой. В душе молодого офицера поселилось чувство невозвратимой потери. Долг вел его на Запад, а сердце рвалось назад, в Чаньань, к так и не найденной Ли-цин.
Все, что у него осталось от потерянной любви, это – черепаховый гребень с изображением дракона с тремя звездами во лбу.
Ли посетил все невольничьи рынки, роздал немало монет и посулил неслыханное вознаграждение тому, кто укажет местонахождение девушки.
Никогда ранее он не бывал в местах торговли рабами, и вид изможденных, оборванных людей в железных ошейниках привел его в удрученное состояние. Огороженные деревянными решетками загоны, куда, подобно скоту, загоняли рабов, источали невыносимый смрад.
Многие, из рабов, были военнопленными из южных регионов, или племенного союза хунну. Кто-то попал сюда за долги, или преступления, совершенные родственниками.
В империи Хань их называли коротким словом тун.
Невольничьи рынки были как частными, так и государственными. Отсюда можно было попасть на тяжелые работы в медные рудники, на горные пастбища для ухода за табунами, или в императорский дворец, где число рабов достигало ста тысяч человек.
Отдельно продавали тех, кого предназначали для домашних услуг и развлечений. Их наряжали в красивые шелка и выставляли напоказ. Среди них было много мальчиков и девочек.