Дорогой читатель, ты уже смекнул, что именно с помощью Калугина я сделал первые шаги по Русской дороге, и, как мог, отблагодарил его своим повествованием.

Ему не спалось: московская новость завладела им. То, что он узнал в столице, поглотит теперь все свободное время Калугина.

Озадаченный открывшейся перед ним счастливой неизвестностью, он не уходил от распахнутого окна. Звездное небо с его бесконечными загадками, история с ее белыми пятнами и тайны микромира не казались ему столь важными по сравнению с той, которую он выведал в Москве. Пожалуй, за тысячу российских лет она самая значимая…

Странно! Зачем он, историк, взял условную меру времени: тысячелетие России давно позади, а ему не расстаться с этой датой. Значит, есть тому причина…

Калугин отмахнулся от побочной мысли и снова вернулся к московской тайне. Не терпелось приступить к разгадке. Он отошел от окна, прилег на кожаный диван и не уловил, как погасли его мысли…

«Вот так утро! Вот так первый день отпуска! Сны желанные, а проснулся взволнованным. Откуда беспокойство?» — думал Калугин. Он резко поднялся с постели и поморщился: обострилась боль в пояснице. Память хранит оглушительный взрыв: тогда ему повредило спину.

Воспоминание о недавней победе над белыми не успокоило его, — наоборот, усилило тревогу, точно он, бывший председатель военного трибунала, за какой-то недогляд ждет взыскания. Нелепица!

Отпускник увидел настенный круглый барометр и понял, почему заныли позвонки: золотая стрелка упала на черту с отметкой «Буря». «Рыбалке не быть, а искупаться надо», — рассудил он и быстро убрал постельное белье в кожаный диван с высокой спинкой и полкой, уставленной ярколикими матрешками.

На утреннюю зорьку Николая Николаевича всегда сопровождали его любимцы — огненный длинношерстный сеттер и пятнистый широкогрудый гончак.

Настороженно встретили купальщика мутное небо, мутный Волхов и зловещая непроницаемая тишина: ни чаек, ни ласточек, ни рыбных всплесков. Вот-вот разразится буря…

Домой бежал без передыху: активность — лучшее средство против радикулита. И вообще новгородец склонен клин вышибать клином: врачи, признав травму неизлечимой, строго наказали — не охлаждаться, не снимать с поясницы заячьей шкурки, а он распарит в деревенской баньке спину и бросится в родниковую воду. Неделя таких «процедур» избавила его от хронического недуга. С той лоры ежедневно купается до поздней осени.

Утренняя зарядка сняла нервное напряжение. Но стоило ему вернуться домой, увидеть на письменном столе плотную тетрадь в малиновом переплете, и снова охватило беспокойство. Удивительно: его тянет к записной тетради, но что-то выманивает из дому на улицу.

Он занял рабочее место и сразу осознал причину своего тревожного состояния. В начале этого года Калугин отпечатал свой многолетний поиск — «Логику открытия» — в одном экземпляре (бумажный кризис) и отвез в Москву.

В редакции журнала «Под знаменем марксизма» его принял член редколлегии философ Деборин. Тот спросил Калугина: «Как вы понимаете сам процесс открытия?» Гегель, Маркс, Ленин помогли собеседникам найти общий язык. Абрам Моисеевич обещал не задержать с ответом. Но вот пятый месяц… ни ответа ни привета. Одно из двух: либо рукопись забыта Дебориным, либо заинтересовала членов редколлегии и пущена «по кругу».

Вот бы сон-то в руку! Снилось, что его вызвали в Москву, хвалили статью и согласны печатать ее с незначительной правкой…

Конечно же так и будет! Тогда, после беседы с Дебориным, Николай Николаевич зашел в Институт Ленина при ЦК. Там готовили к изданию ленинские «Философские тетради». Товарищ Савельева сообщила редкую весть: оказывается, Ильич использовал в марксистской логике показатели точных наук — аксиому, фигуру, формулу. Но, спрашивается, зачем? Кто ответит? Вот загадка номер один.

В комнате матери английские часы благозвучно пробили восемь раз. В это время в Троицкой слободе разносят почту. Теперь ясно, почему его влекут одновременно и стол и улица: в деревянном ящике, прибитом на столбике калитки, наверняка лежит желанное признание долголетнего труда. И все же, наперекор здравому смыслу, внутренний голос лукавил: «Тебя ждет разочарование».

Так неужели чутье сильнее разума? А что? Инстинкт указывает нам, где поджидает опасность, ориентирует в лабиринте бытия и даже подсказывает решения самых сложных задач.

Чем сложнее человек, тем сложнее его подсознательный мир. Достоевский открыл за гранью разума бездну интуиции, ее загадочность, разноречивость. Чутье — великий дар жизненной эволюции и вместе с тем коварное наследие; нельзя во всем полагаться на предчувствие, оно может здоровую личность превратить в мнительного психопата.

Нет, старый подпольщик не допустит в себе подобной метаморфозы. Он, как опытный охотник, не просто следит за собакой, а наблюдает за нею; одна стойка на притаившуюся тетерку, другая — на змею.