Шрифт:
И что удивительно: некоторые с больными зубами, мигренью исцелялись. Леша понимал, что силою самовнушения достигается многое, но как это объяснить Груне?
Вот она умиленно-доверчиво ощупывает руку пожилой крестьянки, которая только что разогнула закостеневший локоть…
— А скрючило еще весной, — свидетельствует женщина, «исцеленная» чудотворной иконой.
Леше очень хочется подойти к Груне, познакомиться с ней, но он сторонится ее: каждую минуту может объявиться Ерш. Видать, в своей записке Анархист просил Груню пойти с крестным ходом. Здесь, вне города, в большой толпе людей проще свидеться.
Перед окнами изб стояли столы с квасом, молоком, хлебом, сканцами, кокорами. Леша взял кусок пирога с рыбой, но не стал есть: ему показалось, что Старорусская божья матерь скосила на него глаза. Он вышел на дорогу, взглянул на икону и опять удивился: богородица не спускала с него глаз.
Свернув в прогон, Алеша был уверен, что оторвался от взгляда богородицы, но не тут-то было! Она по-прежнему смотрела на него. Он бросил пирог в крапиву, вернулся к веренице коленопреклоненных, опустился на дорогу и чуть не перекрестился.
Божья матерь надвигалась, не спуская глаз с Алеши. Она гипнотизировала его до последнего момента, когда икону пронесли над Алешиной головой.
Он не интересовался живописью. Откуда ему знать фокус богомаза? Но ему кое-что подсказал истеричный крик молодухи:
— Она глядела! На меня глядела! Только на меня!..
Алеша снова нашел Груню. Она несла на длинном древке полотнище с изображением Христа. Тронутая ветром хоругвь напомнила боевое знамя. И Леша почему-то представил Груню впереди красного отряда знаменосцем. Потом фантазия нарисовала какую-то музейную комнату, где они с Груней осматривают древнюю икону Старорусской богоматери [10] .
10
В 1941 году фашисты вывезли икону Старорусской богоматери, и до сих пор судьба ее неизвестна.
Леохново вознеслось над тихой речкой. В прибрежных кустах укрылся шалашик святого отшельника. Груня поклонилась мощам Антония Леохновского, затем нарвала полевых цветов и возложила их, видимо по просьбе Абрама Карловича, на гранитную плиту с золотой насечкой: «Вейц».
На кладбище никто не подошел к Груне. Наверное, Ерш дожидался ночи. Юноша остановил Груню в тени высокой колокольни:
— Добрый вечер, Грушенька!
Мохнатые, сросшиеся брови девушки дрогнули. Она пристально уставилась на незнакомца:
— Откуда знаешь меня, парень?
— Тебя хорошо знает моя мать. Она поет вместе с Ланской в соборе — Прасковья Михайловна Смыслова…
— Добрая женщина, — просветлела Груня, и тут же ее густые брови нависли на глаза: — Так это ты, комса, поснимал иконы в доме?!
Он не ожидал такого вопроса. В прошлом году, под влиянием Леонида Рогова, Леша действительно снял материнские иконы, но не успел их сжечь: зашел Герасим, друг отца, и заступился за мать: «Не самовольничай, паря, а то силенки у меня поболе».
Над колокольней крикливо суетились галки. Леша вскинул голову:
— Не от этой ли стаи ты отбилась? Такая же чернявая…
— Не отвиливай! — Ее черные глаза осветились насмешливым огоньком. — За иконой следуешь? Боитесь: унесем, спрячем? Ты кем работаешь?
— Каталем… на курорте…
— А здесь зачем в рабочий день?
— Так… мать наказала, — он взглянул в сторону белостенного храма, — свечу поставить: давно нет писем от бати…
Видимо, мать рассказывала Груне о том, что не получает писем от мужа. Орлиха доверчивее глядела на сына Прасковьи.
— Поставил свечу-то?
— Нет еще…
— Пойдем! — Она откинула черную косу за спину. — Заодно искупаюсь…
Они шли тенистой тропкой. От высокой чащи пахло ольхой и овражьим застоем. Алеша думал: «Не здесь ли ночью они встретятся?»
На огромном камне он прочитал меловую надпись: «Тут был Харлампий Темноверов». Печатные прямые буквы, похожие на частокол, помогли Алеше представить образ богомольца. Он шутки ради нарисовал его словесный портрет…
Груня приостановилась и серьезно спросила:
— Ты умеешь по письму разгадывать натуру человека?
Леша отрицательно замотал головой, но тут его озарила идея, и он исправил свою ошибку:
— Я-то нет! А вот мой хороший знакомый не хуже знаменитого графолога Зуева-Инсарова — взглянет на почерк и весь твой характер прочитает!
— Здорово! — заинтересовалась она и после минутного колебания взяла его за локоть: — Если дам письмо, он не откажет тебе?
У Леши и дух перехватило, он с трудом овладел голосом:
— Думаю, не откажет, я ему бамбуковую удочку подарил…