Калугин метнул взгляд на стенные круглые часы:

— Скоро собрание на монастырском дворе. Вейц попытается выступить, несмотря даже на «больной» голос. Сын превзошел отца. Он подкрепляет стратегию психологией. Ты же писал из деревни, голубчик, что в книге «По ту сторону добра и зла» иной карандаш подчеркнул изречения Ницше: «Если дрессировать свою совесть, то, кусая, она будет целовать нас», «Ты хочешь расположить его к себе? Так представься смущенным»…

— Николай Николаевич, но вы же вчера еще колебались…

— Совершенно верно, батенька! — Он поднялся из-за стола. — А вот внимательно выслушал тебя, взглянул на книгу Фрейда и окончательно убедился, что «скромный регент» организовал убийство и Рогова, и Жгловского. Теперь задача — найти исполнителей…

Учитель поднял телефонную трубку. Звонил Воркун. Он срочно выезжал из города: какое-то секретное задание. Леша не смел расспрашивать, хотя подумал, что без мужа Ланская, наверно, не рискнет выступить на собрании прихожан.

Видимо, о том же подумал и Калугин. Он поинтересовался:

— Груня не передумала? — И, не дожидаясь ответа, уверенно сказал: — Нет, нет, голубчик, она не из пугливых…

В уголовном розыске Леша попросил Федю Лунатика пойти с ним в монастырь и позвонил приятелю в чека. Сеня заверил, что он сейчас переоденется и мигом на собрание.

Подстраховка была обеспечена, и все же Алексей крутил в руках толстый карандаш, невпопад отвечал Феде, попросил у него закурить и все время подгонял спутника. Он волновался за Груню…

Весеннее солнце заглянуло в окна детдома. Медсестра Ланская, в светлом халате, осматривала новую партию ребят, прибывших из Поволжья. В теплой просторной комнате щелкали большие весы. Пахло масляной краской и лекарствами.

Тамара ваткой бережно промывала слипшиеся глазенки мальчика, который скорее походит на старичка с тощими плечиками, впалой грудкой и вспухшим животиком. Кости у него обтянуты сухой желтоватой кожей, руки обвисли.

Вчера Тамара обменяла золотые булавки, брошки на овсяную муку, напекла сладкого печенья и теперь угощает голодных детей гостинцами. Стриженый мальчуган, живая мумия, не в силах дотянуть лепешечку до рта. Тамара помогает ему с улыбкой и слезами.

Ланская верила в бога, но очень сомневалась в том, чтобы всевышний занимался судьбой каждого человека. Ее девиз: помоги всякому, кто нуждается. А Солеваров убеждал ее спасать не людей, а церковные вещи.

Вот и сегодня старик «случайно» встретил ее возле детдома. Староста просил прихожанку выступить на собрании верующих:

— Из всех клирошан ты, дочь моя, самая желанная, приметная. Народ привык к твоему голосу. Скажи им слово, благословенное патриархом всея Руси. Встань на защиту святых реликвий. И миряне не допустят расхищения храмов…

Сегодня он не упрекал ее за брак без венчания, бил в одну точку:

— Пока крест не сняла — служи кресту: постой за церковь…

Бывшая солистка монастырского хора слушала молча: она не могла возразить человеку, которому была многим обязана и который был намного старше ее, но перед ее глазами стояли опухшие дети с голодными глазами…

Благодетель поцеловал воспитанницу в лоб: ему показалось, что он убедил ее.

Во флигеле Ланскую поджидали ее ученики — Прасковья и Герасим с женой. Учительница была в том положении, когда не дай бог упасть. Особенно коварны теневые аллеи парка: над головой солнце, а под ногами скользко, как на катке.

Она поблагодарила учеников за внимание и положила на стол свежие газеты. Последнее время «Правда» и «Звезда» заменяли книги по чтению: не хватало букварей. Тамара Александровна вымыла руки, вернулась в столовую, обратилась к сторожу курорта:

— Читай только заголовки…

Герасим прижал бороду к груди, склонил голову над газетой и неуверенно собрал слоги в слово:

— У-жа-сы, — он сдвинул палец, — го-ло-да…

— Хорошо. Дальше…

— Па-три-арх Ти-хон про-тив…

— Против чего? — спросила учительница и заглянула в газету.

Мелкий шрифт труден для ученика. Тамара Александровна прочитала заметку вслух. Автор упрекал главу православной церкви в том, что тот отвергал изъятие «священных риз и чаш» и грозил карой за святотатство: «мирянам — отлучением от церкви, священнослужителям — низложением из сана».

— Кто прав: автор или патриарх?

Вчера Лешина мама слушала проповедь отца Осипа. Он сказал, что все мечты страждущих сбудутся, если они решительно выступят против изъятия церковных ценностей. Она больше двух лет мечтала о возвращении мужа. Вся надежда на бога: он всемогущ. И все ее помыслы сводились к одному — угодить всевышнему. Сегодня на собрании она поднимет руку за послание патриарха. Ее откровенное заявление смутило жену Герасима: