Конь споткнулся: кончилась лесная дорога, и снег под копытами стал проваливаться. Всадник ослабил поводья, иначе изувечишь породистую лошадь. Грач перешел на ускоренный шаг.

Так можно и опоздать. Мелькнула мысль о Груне. Она-то обязательно выступит. У нее отчаянный характер. Но если толпа озвереет, разве массу утихомирят два-три чекиста? Фанатики и взвод бойцов растерзают. Пальма оглянулась на всадника, словно хотела поторопить: «Смотри прогарцуешь».

Солнце отяжелело. Вытянулась собачья тень. Южный ветерок дышал оттепелью. Впереди показались слободские крыши с черными проталинами. Из труб клубился легкий дымок: ставили вечерние самовары.

Проселочная дорога вышла на объезженный большак. Всадник поравнялся с дубовицкими крестьянами. Они громко обсуждали собрание верующих. Пожилая женщина в бархатном жакете ругала тех, кто выступал за помощь голодающим, за изъятие церковного золота. Ей возражал мужик в старой солдатской шинели:

— Добро! Голосуй! Вразумляй! А зачем же бабу-то бить?!

Иван, осадив коня, спросил: что случилось на собрании? Ответил ему мужик в солдатской шинели:

— Молодку, что раньше пела в хоре, сбили. А другая, что помоложе, чернявая такая, прикрыла ее своим телом. И видать, второй-то горазд досталось. Ногами били, топтали…

Всадник пришпорил коня. Тот рванулся в карьер…

На Живом мосту Воркуна остановил Сеня. Иван с трудом узнал своего сотрудника: в штатском костюме, с подбитым глазом, молодой чекист походил на базарного хулигана…

— Иван Матвеевич, быстро-срочно в исполком!

— А почему не в больницу?

Селезнев понял неожиданный вопрос Ивана Матвеевича. Он не скрыл истинное положение.

— Тамара Александровна в больнице, ее доставили без сознания. Весь удар приняла на себя Груня: она жива, но ее сильно помяли-побили. — Сеня сказал, что он специально ждал Воркуна на мосту: — Чрезвычайное совещание! Тебя ждут, дружок Воркунок…

В коридоре старый плакат: «Мир беднякам, война волкодавам-кулакам». Иван подумал: «Кому война? Волкодавам? А ведь волкодав травит лютого зверя. Выходит, кулак пользу приносит? Чушь какая-то!»

Иван поймал себя на том, что он нарочно цепляется за все глазами, лишь бы не думать о жене.

Его ждали. Кто-то открыл дверь кабинета председателя исполкома. Совещание вел Калугин. Одни члены комиссии предлагали завтра выйти под охраной красноармейцев, другие, в том числе Калугин, отказались от штыков. Голоса раскололись поровну…

— За тобой слово, голубчик! — известил Николай Николаевич, указывая на свободный стул. — Удачно съездил?

— Удачно, — ответил Иван.

Обстановка не позволяла рассказать подробно, да и ждали от него другого. Фронтовой друг поспешил перетянуть его на свою сторону, энергично замахал кулаками:

— Не то времечко, не царское, мать честная! Мы не одни, ёк-королек! С нами железнодорожники! С нами рабочие лесопилки, фабрики, завода! С нами милиция и армия! Толбухин пришлет роту красноармейцев! И пусть они, гнилые обломки, только встанут на пути! Всех к чертям собачьим разнесем!

— Только так! — поддержал учитель Рубец. — Иначе повторится сегодняшнее побоище.

Иван представил жену с закрытыми глазами и забинтованную Груню. «Зачем еще жертвы?» — подумал он и был готов присоединиться к старшему Смыслову. Но его опередил Пронин.

Уполномоченный губчека ознакомил комиссию со свежей депешей — ему только что вручили. Он сверил часы и глухо прочитал:

— «Пятнадцатое марта. Город Шуя. Комиссию охраняли бойцы. Церковники пытались разоружить. Произошло кровавое столкновение. Имеются жертвы».

— И у нас будут жертвы, если мы встанем под охрану штыков. Нет, друзья мои, пока никакого оружия и никакого насилия! Решающее слово за тобой, батенька! Нуте?

Воркун, пожалуй, единственный знал, почему завтра церковники останутся без оружия. При таком положении восстание исключается. Он твердо заявил:

— Обойдемся без винтовок!

— Это же самоубийство! — воскликнул учитель истории.

— Да уж, елки-палки, дадут прикурить!

На улице сумерки, но снег по-прежнему проваливался под ногами. Иван спешил на Соборную сторону, где помещалась больница. Его провожали Калугин и Пронин.

Уполномоченный губчека настроился ночью арестовать Солеварова, Жгловского и «черных ангелов»…

— А начнем с Вейца, — медленно добавил Пронин и кинул взгляд на председателя укома: — Ты как, Николай?

Последнее время Пронин считался с мнением Калугина, о профессоре Оношко он даже не вспоминал. На след Рыси напал Николай Николаевич — нельзя с ним не посоветоваться.

— Друзья мои, вам известно, кто непосредственно убил Рогова и Жгловского? Нуте?

Чекисты переглянулись. Они понимали, что у Вейца имеется исполнитель, возможно, не один…