— О, Виктор, какой чудесный аппарат! Где ты его раздобыл? — воскликнула Амайя вместо приветствия.

— Я купил его на свалке Сори. Но смею тебя уверить, когда я его оттуда извлек, он выглядел совершенно иначе.

Амайя обошла мотоцикл с другой стороны, чтобы получше его разглядеть.

— Я не знала, зять, что ты этим увлекаешься.

Она продолжала называть его зятем и нисколько не сомневалась в том, что будет делать это всегда.

— Это относительно недавнее увлечение. Я заинтересовался мотоциклами всего пару лет назад. Я начал с «Бультако Меркурио» и «Монтеса Импала-175 Спорт». С тех пор я отреставрировал четыре мотоцикла, включая этот. Это «Осса-175 Спорт»… Один из мотоциклов, которыми я особенно горжусь.

— Я и не догадывалась, но результат просто потрясающий.

Флора фыркнула, демонстрируя свое негодование, и направилась к двери со словами:

— Когда закончишь играться, заходи, я буду у себя… Займусь делом.

Она с грохотом захлопнула дверь и скрылась внутри.

Виктор с извиняющимся видом улыбнулся.

— Просто Флора не любит мотоциклы. Для нее мое увлечение — это пустая трата времени и денег. — Он пытался оправдать ее грубость. — До женитьбы у меня была «Веспа», и мне даже удавалось уговорить ее прокатиться со мной.

— Точно! Я помню этот мотоцикл. Он был белый с красным! Ты заезжал за ней прямо сюда, к магазину, а когда вы прощались, она всегда говорила тебе одно и то же: чтобы ты был осторожен и чтобы ты… — Она осеклась, не закончив фразу.

— …чтобы я не пил, — договорил за нее Виктор. — Как только мы поженились, она уговорила меня продать мотоцикл. Как видишь, я выполнил только первую часть ее просьбы.

— Виктор, я не хотела тебя обидеть.

— Не переживай, Амайя, я и сам знаю, что я алкоголик. Мне понадобилось время, чтобы это признать, но это часть меня, и я с этим живу. Я как диабетик, только вместо того, чтобы отказаться от тортов, я остался без твоей сестры.

— Как твои дела, Виктор? Тетя сказала, что ты живешь в усадьбе своих родителей…

— Все хорошо… Кроме усадьбы мать оставила мне ежемесячную ренту, на эти деньги я и живу. Я езжу на встречи анонимных алкоголиков в Ирун, реставрирую мотоциклы… Одним словом, грех жаловаться.

— А что с Флорой?

— Видишь ли… — Он улыбнулся, глядя на дверь магазина. — Как обычно… Ты же ее знаешь.

— Но…

— Амайя, мы так и не развелись. Она и слышать об этом не хочет, мне это тоже не нужно, хотя, наверное, по другой причине.

Амайя обвела взглядом Виктора, который стоял перед ней, опершись на мотоцикл. Он был чисто выбрит, одет в свежевыглаженную синюю рубашку и благоухал одеколоном… Она помнила его женихом сестры, которым он когда-то был, и ее охватила уверенность, что он все еще любит Флору, что, несмотря ни на что, он никогда не переставал ее любить. От этой уверенности она даже смутилась немного, и на нее тут же нахлынула волна нежности к зятю.

— Честно говоря, я очень осложнил ей жизнь. Ты и представить себе не можешь, что способен вытворять человек под воздействием спиртного.

«Лучше скажи, что ты не знаешь, до чего может довести человека двадцать лет жизни с ведьмой запада[18], — подумала Амайя. — Если бы ты не пил, ты ее вообще не смог бы выносить».

— Почему ты ездишь на собрания в Ирун? Неужели нет ничего поближе?

— Конечно есть, при церкви. Но я предпочитаю оставаться для здешних жителей известным забулдыгой.

Весна 1989 года

Это, вне всякого сомнения, был самый безобразный школьный портфель, какой она когда-либо видела. Темно-зеленого цвета с коричневыми пряжками. Уже много лет никто с такими портфелями в школу не ходил. Она к нему не прикоснулась. Во всяком случае, в этот день. К счастью, учебный год подходил к концу, и она с облегчением подумала, что до сентября им можно будет не пользоваться. Но в этот день она к нему даже не притронулась. Она стояла и молча смотрела на этот ужас на кухонном стуле. Совершенно безотчетно она подняла руку и провела ладонью по своим коротким волосам, подравнять которые ее тете стоило больших трудов. Казалось, теперь ее волосы служат своеобразной точкой отсчета, с которой начинались все обиды и оскорбления. Ее глаза наполнились слезами девочки, которую в день рождения постигло горькое разочарование. Обе ее сестры наблюдали за ней, широко раскрыв глаза и пытаясь спрятаться за огромными мисками с дымящимся молоком. Девочки молчали, хотя иногда, когда Росарио набрасывалась на Амайю, Розаура принималась тихо плакать.

— Можно поинтересоваться, что с тобой на этот раз? — раздраженно спросила мать.

Она хотела сказать так много. Что это ужасный подарок. Что она не надеялась получить джинсовый комбинезон, но и не ожидала ничего подобного. Что некоторые подарки делают для того, чтобы позорить, унижать и причинять боль, и что не должна девочка усваивать такой урок в тот день, когда ей исполняется девять лет. Амайя все это знала и в отчаянии смотрела на этот кошмар, и слезы сами собой катились по ее щекам. Она сумела понять, что этот жуткий портфель не является результатом небрежности или поспешного, а потому неудачного выбора. В нем даже необходимости не было. Парусиновая сумка через плечо, в которой она носила учебники, была в превосходном состоянии. Нет, этот подарок выбирали с величайшим тщанием, стремясь достигнуть определенного, заранее задуманного эффекта. Полный успех.

— Он тебе не нравится? — спросила мать.

Она так много хотела ей сказать: все, что она знала и чувствовала и что ее детскому мозгу не удавалось осмыслить и упорядочить.

— Он мальчиковый, — только и сумела выдавить из себя она.

Снисходительная улыбка Росарио красноречиво говорила о том, какое удовольствие доставляет ей вся эта сцена.

— Не говори глупостей, портфели делают для всех одинаковые.

Амайя не ответила. Она медленно повернулась и направилась к двери.