– Дьявол с ним, с твоим Хорасаном, – обернулась она. – И с твоей Персией. Мы, если до тебя еще не дошло, находимся в Силезии, у подножия Гороховой горы, в миле от Франкенштейна. Но до тебя, видится мне, многое может не доходить. Ты спускаешься со склонов Гороховой на рассвете после осеннего равноденствия. И дьяволы знают, под воздействием какой арабской дряни. Но то, что нам грозит смерть, ты понимать должен. Так что замолчи и держись, потому что я буду ехать быстро.

Дзержка де Вирсинг преувеличивала – у страха, как известно, глаза велики. На дороге и на заросших сорняками обочинах лежало всего восемь трупов, из которых пять при жизни входили в вооруженный эскорт, защищавшийся до конца. Почти половина из четырнадцати человек охраны уцелела, спасшись бегством в ближний лес. Из них вернулся только один – конюх, который, будучи в годах, далеко не убежал. И которого теперь, когда солнце уже поднялось выше, обнаружили в зарослях рыцари, ехавшие по тракту из Франкенштейна.

Рыцари – кавалькада, считая с оруженосцами и слугами двадцать один человек, – ехали по-военному, в полных белых пластинчатых латах, с развевающимися прапорчиками. Многие уже побывали в бою, другие повидали в жизни немало. Несмотря на это, большинство сейчас сглатывали слюну, видя чудовищно изрубленные тела, свернувшиеся на черном от впитавшейся крови песке. И никто не насмехался над болезненной бледностью, покрывшей при виде этой картины лица более молодых и менее бывалых друзей.

Солнце поднялось выше, рассеяло туман, в его лучах загорелись рубином застывшие капли крови, висящие, словно ягоды, на ковылях и полыни вдоль обочин. Ни у кого из рыцарей эта картина не вызвала ни эстетических, ни поэтических ассоциаций.

– Ну, курья мать, и порубило же их, – сказал, сплюнув, Кунад фон Нойдек. – Ну и сечь здесь была, ого!

– Палаческая сечь, – согласился Вильгельм фон Кауффунг. – Резня.

Из леса появились очередные уцелевшие слуги и конюхи. Хоть бледные и полуживые от страха, они не забыли о своих обязанностях. Каждый вел по нескольку коней из числа тех, что разбежались во время нападения.

Рамфольд фон Оппельн, самый старший из рыцарей, глянул с высоты седла на конюшего, дрожащего от страха среди окружавших его наездников.

– Кто на вас напал? Ну, говори же, парень! Успокойся. Ты жив. Тебе уже ничего не угрожает.

– Бог оберег… – В глазах конюха все еще стоял страх. – И Бардская Богоматерь…

– При случае подай на мессу. А теперь – говори. Кто вас побил?

– А откуда мне знать? Напали… В латах были… В железе… Как и вы…

– Рыцари! – ахнул детина с лицом монаха и двумя скрещенными серебряными палицами на щите. – Рыцари нападают по трактам на купцов! Клянусь муками Господними, самое время ихнему раубриттерству конец положить. Самая пора предпринять жесткие меры! Может, когда несколько их голов отвалится на эшафоте, то наконец опамятуются хозяйчики из замков.

– Святая истина, – поддержал с каменным выражением лица Венцель де Харта. – Святая истина, господин фон Рунге.

– А почему, – возобновил допрос фон Оппельн, – на вас напали? Вы везли что-либо ценное?

– Откуда ж… Ну, разве что коней…

– Коней, – задумчиво повторил де Харта. – Шикарная вещь, кони из Скалки. Из табуна госпожи Дзержки де Вирсинг… Помяни, Господи, имя ее…

Он осекся, сглотнул, не в состоянии оторвать глаз от изувеченного лица женщины, лежавшей на песке в чудовищно неестественной позе.

– Это не она. – Конюх моргнул дурным глазом. – Это не госпожа Дзержка. Это невеста старшего конюха… Того, что вон там лежит… Ехала с нами в Клодск.

– Ошиблись, значит, – холодно отметил факт Кауффунг. – Приняли за Дзержку.

– Наверно, приняли, – равнодушно подтвердил конюх. – Потому как…

– Что «потому»?

– Она выглядела прилично.

– Похоже, – фон Оппельн выпрямился в седле, – похоже, господин Вильгельм, вы намекаете на то, что это не было нападение грабителей? Что именно госпожа де Вирсинг…

– Была целью? Да. Я в этом уверен.

– Была целью, – добавил он, видя вопросительные взгляды остальных рыцарей. – Была целью, как Миколай Ноймаркт, как Фабин Пфефферкон… Как другие, вопреки запрету торгующие с… с заграницей…

– Виновны рыцари-грабители, – твердо сказал фон Рунге. – Нельзя верить глупым россказням, сплетням о заговорах и ночных демонах. Все это есть и были обыкновенные грабительские нападения.

– Это преступление, – сказал тонким голосом молоденький Генрик Барут, которого, чтобы отличить от остальных Генриков в семье, называли Скворушкой. – Это преступление могло быть также делом рук евреев. Чтобы добыть христианской крови, сами знаете, на мацу. Ну, взгляните на того вон бедолагу. В нем, пожалуй, и капли крови не осталось…

– А как могло остаться, – с прискорбием взглянул на паренька Ванцель де Харта, – если у него голова-то не уцелела…

– Это могли сделать, – угрюмо вставил Гунтер фон Бишоффштайн, – те ведьмы на метлах, которые на нас вчера ночью у костра свалились! Клянусь ермолкой святого Антония! Вот понемногу и начинает проясняться загадка! Я ж вам говорил, что меж дьяволицами был Рейнмар де Беляу, я его распознал! А известно, что де Беляу – чародей, в Олесьнице черной магией занимался, на женщин чары наводил. Тамошние господа могут подтвердить!