– Чем платить? – скрипнул зубами Волошек. – Мой Прудник… Сладкий Иисусе! Мой Глогувек!

– Надо положиться, – снова проговорил священник, – на веру в Бога… Будет то, что Бог даст… Вот Библия… Раскрою наугад, что прочту, тому исполниться…

– И предали заклятию, – раздельно проговорил, опережая священника, Урбан Горн, – все, что в городе: и мужей, и жен, и молодых, и старых, и волов, и овец, и ослов, все истребили мечом [699] .

Болько Волошек обжег его взглядом, Горн утих. Но тут же заговорил Рейневан.

– И сжег Иисус Гай, – подхватил он, – и обратил его в вечные развалины, в пустыню до сего дня [700] . Подумай, Болько. Прими решение. Пока еще не поздно… Это революция, Болько, – продолжал он, видя, что Пяст не спешит его прерывать. – Мир обретает новый вид, набрав большие обороты. Колесница истории мчится, уже никакая сила не в состоянии удержать ее. Ты можешь сесть на нее либо позволить смести себя. Выбирай.

– Ты, князь, можешь, – проговорил Горн, – быть с победителями либо среди побежденных. Побежденным, как утверждают классики, всегда горе. Победителям же… Победителям – власть и могущество. Ибо новый вид мир примет также на картах.

– Не понял?

– Sapienti sat dictum est [701] . Пограничные столбы, милостивый князь, передвинутся в пользу победителей. И тех, кто с ними сподвижничает.

– Это что, – в глазах юного князя появилась искорка, – предложение? Оферт?

– Sapienti sat.

– Хм, – искорка не исчезла, – и, говоришь, в мою пользу? А конкретно?

Горн с превосходством усмехнулся, глазами указал на свои узы. По знаку Волошека их немедленно разрезали. Видя это, Фалькенхайн снова заворчал, а иоаннит ударил кулаком по рукояти меча. Священник аж подпрыгнул.

– Господин! – взвизгнул он. – Не слушай дьявольских наущений! Эти гуситские змеи сочат яд в уши твои! Помни веру предков! Помни…

– Заткни хайло, поп.

Священник подскочил еще выше.

– Taк вот какой ты? Такой? – крикнул он еще громче, размахивая руками перед самым носом князя. – Мы тебя знаем! Вероотступник! Ренегат! С кацерами стакиваешься! Рыцари! Бей его, кто в Бога верит! Проклинаю тебя! Будь ты проклят в доме и во дворе, будь проклят спящий, встающий, ходящий…

Болько Волошек с размаху саданул его буздыганом по виску. Железная шестиперая головка с громким треском переломила кость. Священник повалился как колода, выгибая спину и дергаясь. Князь отвернулся, на его яростно искривленных губах уже был приказ. Но ему не пришлось его отдавать. Поляки с опережением читали намерения своего хозяина. Кших из Костельца мощным ударом барты разбил голову выхватывающему меч иоанниту, Правдиц мизерикордией ткнул Фалькенхайма в горло, силезский Нечуя добавил стилетом в спину. Трупы повалились на глинобитный пол, разлилась лужа крови.

Прислужники и пажи глядели, раззявив рты.

– Ох, – широко улыбнулся Огоньчик. – Вот денек счастливый. Давненько не доводилось прибить крестовика.

– К армии! – крикнул князь. – К людям! Успокоить! Особенно немцев. Если кто начнет возражать – топором по лбу! И готовиться к походу!

– К Нисе?

– Нет. К Крапковицам и Ополю. Исполнять!

– Так точно!

Болько Волошек повернулся, уставился горящими глазами на Рейневана и Горна. Он дышал быстро, громко и неровно. Руки у него дрожали.

– Sapienti sat, – проговорил он хрипло. – Вы слышали, что я приказал? Отвести войска, притом так, чтобы избежать контакта с вашими разведчиками. Я не пойду к Нисе, не поддержу епископа. Прокоп должен воспринять это как союзнический акт. Вы взамен сохраните мои владения. Глогувек… Но это не все. Не все, клянусь муками Спасителя! Передайте Прокопу… – Юный князь гордо поднял голову. – Передайте, что союз со мной потребует существенных изменений на картах. Конкретно…

– Конкретно, – повторил Горн, – Волочек пожелал получить пожизненные ленны: Гуквальдов, Пжибора, Остравы и Френштата. Как мы решили, я ему это пообещал. Но ему показалось мало, он добивался Намыслова, Ключборка, Грыжова, Рыбника, Пщины и Бытома. Я пообещал их ему, брат Прокоп, поручившись твоим именем. Наверно, поспешил?

Прокоп Голый ответил не сразу. Опершись спиной о боевую телегу, он ел, не садясь, липовой ложкой черпал из горшка клецки, подносил ко рту. Молоко высыхало у него на губах.

За телегой и спиной Прокопа ревел и зверствовал пожар, огромным костром полыхал город Глухолазы, пылала как факел деревянная приходская церковь. Огонь пожирал крыши и стрехи, дым вздымался в небо черными клубами. Крики убиваемых не утихали ни на мгновение.

– Нет, брат, не поспешил. – Прокоп Голый облизнул ложку. – Ты поступил правильно, пообещав от моего имени. Мы дадим ему все, что обещано. Болеку полагается возмещение. За обиду. Потому что как-то так получилось, что Змрзлик и Пухала, пустив с дымом Белую и Прудник, с разгона спалили также и его любимый Глогувек. Мы подровняем ему этот ущерб. Большинство мест, которые он желает получить, все равно, по правде говоря, придется сначала захватить. Посмотрим при захвате, какой из Болека союзник. И наградим по заслугам перед нашим делом.

– И заслугам перед Богом, – вставил с полным ртом проповедник Маркольт. – Наследник Ополя должен принять причастие из Чаши и присягнуть четырем догматам.

– Придет и это время. – Прокоп отставил миску. – Кончайте есть.

На усах Прокопа засыхало молоко и мука от клецок. За спиной у Прокопа город Глухолазы превращался в пепелище. Убиваемые жители выли на разные голоса.

– Приготовиться к маршу. На Нису, Божьи воины, на Нису!