Мы идем через большой зал Вестминстерского дворца, и Ричард поднимает руку, отвечая на приветствия и улыбки придворных, собравшихся в зале и на галерее, чтобы наблюдать торжественный выход королевской семьи.

— Ты ешь ее пищу? — тихо спрашивает он.

Я качаю головой.

— Я давно не ем за столом королевы, — шепотом отвечаю я. — Я не доверяю ей с тех пор, как Джордж предупредил меня.

— Я тоже не верю ей, — говорит он со вздохом. — Больше не верю.

Замок Миддлхэм, Йоркшир, лето 1477

Мы уехали из Лондона, не дождавшись решения судьбы Джорджа. Я бы даже сказала, что мы бежали из Лондона. Мы с Ричардом уехали на Север из города, оскверненного слухами и подозрениями, чтобы вернуться домой к чистому воздуху и людям, высказывающим свою точку зрения не ради выгоды, к высокому северному небу над зелеными холмами, где мы будем в безопасности вдали от двора, от семьи Вудвиллов и сторонников Риверсов, подальше от смертельных тайн английской королевы.

Наш сын Эдуард встречает нас с радостью, у него для нас множество новостей, и он рассказывает о них с забавной гордостью четырехлетнего малыша. Он научился скакать на маленьком пони; это надежная и спокойная лошадка, которая знает свое дело и идет равномерной рысью, позволяя Эдуарду держать копье под нужным углом и точно поражать цель. Его наставник смеется и хвалит его, а мальчик смотрит на меня, чтобы увидеть мою радость. Мой сынок хорошо продвинулся в учебе и уже начинает читать по-латыни и по-гречески.

— Это очень сложно! — испуганно говорю я его наставнику.

— Чем раньше начать, тем легче будет учиться, — уверяет он меня. — Он уже знает молитвы и выучил мессу на латинском. Это послужит основой для его будущих знаний.

Наставник освобождает Эдуарда от учебы на несколько дней, так что мы можем вместе с ним поехать в город и выбрать маленького сокола по имени Мерлин; теперь мой сынок может выезжать с нами на охоту с собственной птицей. Верхом на пони, с красивым соколом на руке, он выглядит настоящим маленьким вельможей; он проводит в седле весь день, заявляя, что совсем не устал, хотя дважды засыпает при возвращении домой, и Ричард, сидящий на высоком охотничьем коне, берет сынишку на руки, а я веду его пони в поводу.

По вечерам он ужинает с нами в большом зале, сидя между мной и Ричардом, глядя вниз на наших стражников, солдат и слуг. Местные жители приходят в Миддлхэм посмотреть, как мы ужинаем, и унести остатки еды, и я слышу, как они называют своего маленького лорда: наш Эдуард. После ужина, когда Ричард уходит в свой кабинет и садится почитать у огня, я иду с Эдуардом в его детскую башню, чтобы проследить, как его разденут и уложат в постель. Наконец, когда он умыт и благоухает мылом, я целую его гладкий белый лоб, почти такой же белый, как его подушка, и понимаю, что значит любить кого-то больше жизни.

Перед сном он читает короткую молитву на латыни, которой его научила сестра, с трудом понимая ее смысл. Но он очень серьезно просит Бога благословить его отца и мать, а когда его темные ресницы опускаются на румяные щеки, я встаю на колени у его постели и молюсь, чтобы он вырос здоровым и сильным, чтобы мы смогли уберечь его от всех опасностей. Потому что во всем Йоркшире — нет, во всем мире — нет более драгоценного мальчика.

Каждый летний день я провожу с моим маленьким сыном, слушая, как он читает в залитой солнцем детской, выезжаю с ним на болота, хожу на рыбалку к реке, играю с мячом и битой во внутреннем дворе, пока он не устает до такой степени, что засыпает у меня на коленях, когда я рассказываю ему вечернюю сказку. Для меня это счастливое и беззаботное время, я гуляю, хорошо ем и засыпаю в большой кровати под богатым пологом в объятиях Ричарда, словно в первый год брака, а утром я просыпаюсь, чтобы услышать болтовню чибиса на болоте и непрерывный щебет ласточек, слепивших гнезда под каждой выступающей балкой.

Но новая беременность не приходит ко мне. Я обожаю своего сына, который еще долго будет маленьким мальчиком, но я тоскую по новым детям. Деревянная колыбель спрятана под лестницей в детской башне. Эдуарду так нужен брат или сестра, чтобы играть с ним, но больше детей у нас нет. Специальное разрешение папы дает мне право есть мясо в любой день Великого поста и во все постные дни. За ужином Ричард отрезает для меня лучшие куски весеннего ягненка, жирного мяса, жареной курицы, но я не чувствую искры новой жизни в моем животе. В наши долгие страстные ночей мы сливаемся воедино в каком-то неистовом и отчаянном порыве, но я остаюсь пустой, дитя так и не начинает расти в мне.

Я надеялась провести все лето и осень в наших северных землях, может быть, навестить замок Барнард или проверить ремонтные работы в Шериф Хаттоне, но Ричард получает срочное сообщение от своего брата Эдуарда, призывающее его срочно вернуться в Лондон.

— Я должен ехать, Эдуард нуждается во мне.

— Надеюсь, он не болен? — я чувствую мимолетный укол страха, на мгновение представив немыслимое: неужели она отравила своего мужа?

Ричард бледнеет.

— Эдуард здоров, но вражда с Джорджем зашла слишком далеко. Он пишет, что должен положить конец бесчисленным обвинениям. Он решил обвинить Джорджа в государственной измене.