— В спешке всегда накладки! — спокойно отреагировал Фёдоров, не придав значения намёку особиста.

— Стройка ударная — овощная база! — Уполномоченный загадочно усмехался.

— Овощная?!

— Обыкновенная, военторговская. По всему Забайкалью сыщи похожую!

— Овощи — фрукт полезный! — Фёдоров, усевшись на венский стул, вытянул длинные ноги. Ему осточертело за трое суток дороги и стук колёс на стыках да стрелках и грохот движения, и беспрерывные толчки буферов, и зычные гудки паровозов.

— Курите? — Уполномоченный ловко раскрыл пачку лёгкого табака.

— Извините, не балуюсь.

Особист прикрыл газетой «Красная звезда» какую-то бумагу и солдатские письма-треугольники. Свернул цигарку, прикурил и затянулся дымом.

— А я вот — грешен! По великому знакомству в военторге достаю отраву. — Он поцокал, будто смакуя дым. — Знаете, не тот эффект! Трубку бы к этому табачку — забыл дома. Ну, да ладно. Сойдёт. Как там граница? Сосед досаждает?

— Граница на замке. Сосед пошаливает. — Фёдоров почувствовал себя неуютно от нарочитости в словах уполномоченного. Обычно так ведут себя серенькие следователи, намереваясь уличить в чём-либо арестанта.

— Овощехранилище отгрохаем — Москве на зависть! Военторг ахнет! Табачку достать… То да сё. И оторопь, признаться, берёт, по секрету: война полыхает, а тут — склад под капусту. Вы как к этому?

— Война — дело временное, а жизнь — штука вечная. — Фёдоров поднялся. — Как тут с квартирами? Не присоветуете?

— Тю-ю! У КЭЧа — ни клетушки! Но вы из нашего ведомства. Побеспокоились. Комнатку загодя застолбили. Правда, в частном доме.

— По гроб жизни обязан! — Фёдоров поклонился церемонно. — Как говорится, по коням?

— А у меня — кобыла! — Уполномоченный не скрывал своего довольства жизнью. Назвал адрес, рассказал, как найти дом.

— Забегайте, капитан! Рад был познакомиться.

— А вас-то как звать-величать? — спохватился Семён Макарович. — Извините, ради Христа!

— Голощёков Яков Тимофеевич, сын собственных родителей!

— Ещё раз прошу прощенья! — Фёдоров отдал честь и покинул оперативный пункт контрразведки «Смерш».

В поиске нужного подворья Фёдоров миновал местное кладбище. Просторная поляна, окаймлённая толстыми соснами. Пологий склон щетинился крестами, пирамидками. В мыслях Семёна Макаровича — погост над речкой. Два креста на одной могиле: отец и мать! Сгорели в одночасье, спасая колхозных телят…

Семён Макарович пересёк железнодорожные пути и вскоре был У приметной избы на берегу Селенги. Три света в улицу. Шатровая крыша. Палисадник. Дом скатан, видимо, сильной рукой: брёвна толстые, лиственничные. Углы жёстко пригнаны в лапу. Мох в пазах проконопачен хозяйски, с подворотом. На ставнях, окрашенных в голубое, нарисованы белой краской диковинные птицы посередине. Ворота подворья выглядели ладно: досочки пригнаны без единой щелочки. Из угла в угол, крест-накрест, пересечены жестяной лентой и от того казались большим потемневшим конвертом.

Калитка на мощных петлях отворилась легко, без скрипа. Под ноги капитана подкатился белый колобок, ткнулся в носок сапога Фёдорова.

— Тяв! Тяв! Тяв! — Щенок напыжился, припал к земле.

Цепью загремела лохматая с обрезанными ушами сука. Оскалилась, загораживая проход незнакомцу.

— Найда, на место! — Из сеней вышла дородная женщина, погрозила собаке кулаком: — Цыть, шельма!

— Здравствуйте! — Фёдоров приложил пальцы к фуражке. — Можно повидать Маргариту Павловну?

— На постой, чё ли? Или по какому делу? — Голос женщины суховатый. Тёмные глаза насторожены. Полными руками поправила волосы, уложенные венком на голове.

— Квартирант, если позволите. — Фёдоров осторожно обошёл щенка, оглядываясь на сучку.

— А чё позволять? Вы — Фёдоров?.. Ждём, Семён Макарович. — Хозяйка пропустила капитана в сени. Половицы заскрипели под её шагами.

Семёна Макаровича окутали домашние ароматы: огуречного рассола, привялого укропа, смородинового листа. И ещё — свежего хлеба. Словно пахнуло на него духом отчего дома.

— Печиво подрумянилось? — спросил Фёдоров, обласканный этой домашностью.

— Откель знашь?

— Запахи слюну вышибают! Как бывало в детстве, когда мамка пекла хлеба.

— Но-о! — коротко, по-забайкальски утвердила Маргарита Павловна. — Пробалабонила с соседкой — подгорело маненько. В Иволге выменяла мучицы — завела квашню…

Маргарита Павловна провела Фёдорова в пристрой. Комната окнами на речку. В углу стояла кровать под серым суконным одеялом. От никелированных спинок солнце отбрасывало зайчиков и нештукатуренные стены казались приветливее. Подле окна — столик под кружевной скатёркой.