Шрифт:
— Бегите! — вдруг заорал широкоплечий. — Пока он вас заговаривал, по рации вызвали службу по отлову диких.
— Ха-ха-ха! — злорадно засмеялся чёрный лимузин. — Поздно, тысячемерзкие, препротивнейшие дикаришки! Вы думаете, я поверил сказкам о другой Земле? Всем, даже подлым белковикам, известно, что Земля одна во Вселенной и имеет форму ступицы колеса, плывёт по бесконечному первобытному океану машинного масла. Хаха-ха!
Космонавты оглянулись. По четырём дорожкам к ним неслись броневики, ощерившиеся пулемётами и сетями — служба отлова. Домашние бросились врассыпную.
Броневики остановились метрах в десяти от космонавтов. Зрачки пулемётов уставились на пришельцев. Над парком поплыл громкий жестяной голос:
— Дикие, не пытайтесь бежать! Вам ничего не угрожает! Лишь дрессура или показательный загон для дикарей.
— Пошли вы все знаете куда?! — заорал Второй.
— Стреляйте в них, братья! — кровожадно и остервенело заревел чёрный лимузин. — Они подлежат отправке на дрессуру!
— Я тебе покажу дрессировку! — крикнул Первый и, толкнув Второго на землю, отпрыгнул в сторону. Одновременно он выхватил лазерный лучемёт. Молния ударила по бамперу чёрного лимузина, брызнули осколки фар, закапал расплавленный металл. Затем лазер ударил по броневикам, срезая стволы пулемётов, оплавляя колёса. Потом Первый нажал на кнопку антигравитационного пояса и свечой взмыл вверх. Второй устремился следом.
Внизу, вращаясь на колёсах и разбрызгивая вокруг смертоносный свинец, кружились обезумевшие броневики.
Космонавты опустились у гравилета, и он через секунду устремился в безоблачное небо, — Я же предупреждал, что ничего хорошего тут нет, — дрожащим голосом произнёс Второй.
— До чего же всё здесь убого и примитивно. Они даже не сумели достигнуть звёзд! — Первый откинулся в противоперегрузочном кресле. — Ужасно… Ладно, надо поднажать. Шеф ждёт нас с информацией. К тому же наступило время чистки его вакуумных батарей. Он это любит, как ты массаж.
— Да, надо спешить. А то достанется нам на орехи от нашего уважаемого Звездолёта…
Закрыть дверь
Человек сидел перед камином. Огонь, потрескивая, плясал на поленьях. Человек любил огонь. Он видел его скрытый смысл. Он знал, какая разрушительная мистическая мощь таится в нём.
Он слышал зов. Он знал, что придёт час и очищающее адское пламя обрушится на людей. И ничего нет прекраснее этого мгновения! Человек ненавидел сопливые рассуждения о добре и милосердии. Он признавал только СИЛУ. Он посвятил себя служению ТЬМЕ и предавался ему всей своей тёмной душой.
— Час мщения! — проскрипел он и плеснул в огонь из бокала.
Огонь взметнулся вверх, и казалось, камин больше не удержит его. Тонкая суть огня выплеснулась наружу и объяла трепещущую душу человека…
Он молчал. Из него нельзя было выдавить ничего. Наши слова и увещевания отскакивали от него, как комки жёваной бумаги от слоновьей шкуры. Мы были не в силах пробить броню отчуждения.
Тусклая лампочка в комнате для допросов изолятора временного содержания слабо светила на него, а он, будто спасаясь от луча прожектора, болезненно щурил глаза с подрагивающими, в красных прожилках веками. Казалось, на его плечи давит неимоверная тяжесть, которая сомнёт-таки его, как сминает атмосферный столб выброшенную на берег глубоководную рыбу. Он как будто вёл неимоверно тяжёлую борьбу с земным притяжением.
— Как тебя зовут?.. За что ты убил человека?.. Как тебя зовут?.. — вновь и вновь долдонил Володька Савельев, старший следователь городской прокуратуры, поглаживая холёными пальцами белоснежный манжет своей рубашки.
Сколько я его знал, даже в самые неподходящие моменты он появлялся в тёмных отутюженных костюмах и белых рубашках. На его худом, красивом лице, как всегда, трудно было что-то прочесть, но я видел, что он постепенно теряет терпение.
А убийца молчал…
Два часа назад, в ноль тридцать, дежурный по городу получил сигнал от работяг, выезжавших ночью на ремонт линии газопровода, что со стороны «бульника» слышны крики. Машина АП-7 прибыла на место через восемь минут. Патрульные немного покрутились на «УАЗике», ничего подозрительного не увидели, а когда собирались возвращаться, свет фар упал на сам «бульник» — так горожане прозвали большой древний валун с выбитыми на нём доисторическими символами.
Убийца в синей робе лежал, уткнувшись лицом в траву. Одна его рука обломанными ногтями скребла землю, в другой был зажат нож с острым длинным лезвием. На самом «бульнике» распластался истерзанный труп. Ярость, с которой его кромсали, не укладывалась в голове. На убитом была монашеская ряса, точнее, то, что от неё осталось — изрезанные, залитые кровью лоскуты.
— Будешь ты говорить или нет?! — взорвался-таки Володька, хлопнув ладонью по столу.
— По-моему, у него крыша поехала, — предположил я.
— Наверное… Жёлтый дом по нему горькими слезами плачет. Такое сотворить…
Неожиданно, нечеловеческим усилием преодолевая огромное сопротивление, убийца разогнулся и уставился на меня. Этот человек, по виду типичный бродяга с явно нарушенной психикой, имени которого мы не знали, смотрел на меня совершенно ясным, пронзительным взором. В глазах его не было и тени безумия, а были глубина, проницательность, да ещё что-то такое, чему и названия нет. Сдавленно, едва шевеля губами, он произнёс: