Очнулся неожиданно. Услышал плеск волн. Ощутил их мерное покачивание. Услышал покрикивания надсмотрщика. А потом почувствовал холодную влагу на губах. Нагнувшийся над ним Видящий маг пытался влить ему в рот какой-то сладкий напиток.

— Где я? — слабо прошептал принц.

— На твоей галере, принц, — этот голос принадлежал Видящему магу.

— А Клебос?

— Он остался в прошлом.

— Мы победили Великана?

— Да. И «Бриллиант Таримана» наш.

— Я помню, как погибал.

— Он почти победил нас, но твоя отвага отвлекла врага. И я смог окончательно добить его.

— Выходит, я на что-то сгодился.

— Принц, ты держался так, как могут держаться только избранные. Ты был хорош. И даже Парпидас признал это.

— Мы держим путь домой?

— Да. У нас много дел. Нам нужны еще два камня. Принц поднялся. Слабость уходила быстро. Он вдохнул полной грудью морской воздух. Наконец подул легкий ветерок.

— Мы найдем их, учитель! — уверенно произнес он.

Всадник встрепенулся и хотел хлестнуть коня, но тут Лука ловко перехватил поводья с криком:

— Врешь, не уйти тебе!

Грохнул выстрел, красное пятно расплылось на груди Луки. Он отступил на шаг, удивленно и с сожалением посмотрел на свой залатанный недавно кафтан — мол, дурачина, зря старался, и как подрубленный рухнул на землю.

Всадник отмахнулся саблей, лошадь взбрыкнула и рванулась вперед. Так бы и ушел конник, если бы Евлампий сломя голову не кинулся под копыта и не ударил своим громадным топором по ногам лошади…

Гнедой споткнулся, перекувырнулся и замер, сломав себе шею. Всадник отлетел на пару шагов, и на него навалилась братва всем скопом. Но он все-таки смог подняться, мощными движениями расшвыривая облепивших его врагов. Однако силы были слишком неравны. И как не был могуч конник, разбойники сбили его с ног, прижали к земле и с трудом, сплевывая кровь и выбитые зубы, повязали-таки крепкими веревками.

Как бычка на привязи, пленника поволокли в чащу, награждая пинками и осыпая ругательствами. Гришка понуро плелся следом. На душе у него было муторно. Ему было жалко путника. Хотя, может быть, он и останется жив — может, отпустят, обшарив все карманы, или скорее всего, если он действительно большой чин, оставят на выкуп.

На поляне, встряхнув пленного, как куль, разбойники представили его пред светлы атамановы очи.

— Куда собрался, мил человек? — улыбнулся Роман, и улыбка эта не предвещала ничего хорошего.

— В Москву. Я служивый, куда скажут — туда еду, — держался пленник спокойно, и если и был в нем страх, то он его никак не выдавал. — И зачем я вам, братцы, сдался?

— Сказывают, кошелек у тебя больно толст! — крикнул татарин.

— Прям как у тебя брюхо.

— Никак врешь, — засмеялся татарин и похлопал себя по впалому животу.

— Сами посмотрите.

— Посмотрим, мы не гордые.

В карманах, седельной сумке нашелся лишь маленький холщовый мешочек с несколькими монетами не особенно большого достоинства, и над ватагой как ветер прошел разочарованный вздох.

— Опять пусто, — громко произнес Убивец, недобро глядя на Романа.

Как ни боялась братва атамана, но даже собака, у которой отнимают кость, способна укусить хозяина. Шайке уже начинало надоедать, что все последние дела заканчиваются пшиком. Если немного подогреть это недовольство, то мог начаться бунт.

— А ну тихо! — прикрикнул атаман. — Я за слова свои в ответе. Если обещал добычу, будет вам добыча. Свои деньги доплачу.

Роман обшарил еще раз седельную сумку и начал прощупывать ее, потом оторвал подкладку, вытащил сложенную вчетверо бумажку, развернул, быстро пробежал глазами и криво улыбнулся.

Пленник, видя, что письмо исчезло в кармане атамана, нахмурился и напрягся, будто желая порвать путы, но, конечно же, это было бесполезно. Минутный порыв прошел, он взял себя в руки и примирительно произнес:

— Ничего больше при мне нет. Отпустили бы вы меня, братцы.

— Пущай идет!

— До следующего раза деньгу копит, ха-ха! Разбойники народ безжалостный и лютый, но держался путник хорошо, сумел к месту разрядить напряжение шуткой, поэтому вызвал почти у всех симпатию.

— Нет, за Луку надоть его в котле сварить и кожу нарезать со спины сначала и сольцем посыпать, — покачал головой Убивец, и в его голосе чувствовалось едва сдерживаемое возбуждение.

— Пущай проваливает! — орали лиходеи. Лука нравом был дурной, любил мошенничать, обжуливал даже своих, так что мстить за него никто не хотел.