– Они всё делают не так.

– По твоим представлениям. Но у людей разные представления.

– Но я же их нанимаю! Я плачу им приличные деньги! Если они хотят работать, то придется соответствовать моим представлениям, – Джим недовольно поморщился. – Беда этих молодых ребят в том, что они не умеют работать. Они рассчитывают, что клиент сам подойдет и отдаст им денежки. Они не умеют добиваться этого трудом, как приходилось делать нам. Они изнеженные. Роскошь – вот что всему виной.

– Знаю, – мягко сказала Элис. – Ты постоянно об этом твердишь.

Фергессон вскочил и задумчиво побрел на кухню.

– Когда слишком много хорошего, в этом нет ничего хорошего. Мужик становится бабой из-за всей той ерунды, что продается в наши дни. Духи для мужчин – их называют «лосьоном после бритья», но по сути это же духи. Хедли ими пользуется: я слышу запах, – он демонстративно остановился у кухонной двери, зажав сигару между пальцами. – Элис, я человек простой, и вкусы у меня незатейливые. Люблю вкусно поесть, почитать после ужина газету и выкурить сигару, – он напыщенно взмахнул окурком. – Изредка люблю повеселиться. Бейсбол или поездка за город. Когда мы последний раз ходили в кино?

– Бог весть.

– Люблю музычку, но только не этих лохмачей, а что-нибудь простое и приятное, чтобы улавливалась мелодия. В этой классической фигне сам черт ногу сломит: по-моему, ее слушают одни психи. Или они просто притворяются… Может, они прекрасно понимают, что это всего-навсего набор идиотских звуков. Само собой, я не люблю этот горячий джаз, который так нравится молодежи. Это ниггерская музыка, и добавить тут нечего. Мне нравятся старые песни, которые мы когда-то слушали: их можно напевать себе под нос по дороге домой. Под них легко танцевать. Помнишь мелодии Руди Вэлли? Или Джона Чарльза Томаса? – он ткнул в нее сигарой, выразительно кивнув. – Вот кто великий артист – Джон Чарльз Томас. Я раз был на его выступлении. Понимаешь, он поет с закрытыми глазами. Закрывает глаза и складывает руки – он простой человек, Элис. Искренний. Это сразу ясно, стоит его только услышать, – Фергессон скрылся на кухне. – А еще Нельсон Эдди [10] . Куда он делся?

– До сих пор выступает.

Фергессон шумно искал что-то на темной кухне.

– Куда делось все пиво, которое я купил на прошлой неделе? Небось, ты и твои картежницы все выдули?

– Посмотри внизу холодильника, рядом с овощами.

Фергессон налил себе пива и вернулся в гостиную. Его круглое лицо в красных морщинах сосредоточенно насупилось. Капризно поправив седеющую прядь над левым ухом, он произнес:

– Элис, что мне делать, черт возьми? Не могу же я передать «Телевизоры» Хедли – у него мозгов кот наплакал. Хотя они ведь все такие! Если уж на то пошло, он еще не худший вариант. Вся эта орда с граблями из ППР… [11] Господи, они просто стоят, засунув руки в карманы, – Фергессон с досадой отхлебнул пива. – Смотрят в ящик, а снаружи народ толпится.

– Крючки вышли из моды.

– Я не хочу никого прессинговать! Мне просто нужен человек, который любит свою работу и которому нравиться продавать. Если я передам «Телевизоры» Хедли, он разорит меня за неделю.

– Но ты все равно можешь совершить покупку, – терпеливо сказала Элис: они уже много раз это обсуждали. – Если хочешь, я буду вести бухгалтерию. Можешь нанять какого-нибудь школьника, чтобы вытирал пыль с телевизоров. Скоро уже летние каникулы.

– Ага, – неохотно согласился Фергессон. – Знаешь, я тут на днях чуть не уволил Хедли к чертям. Снова приперся с похмелья: еле ноги волочил и дрожал, как осиновый лист. Будь у меня хоть капля здравого смысла, давно бы его выгнал. Но как я могу, черт бы его взял? У него ведь жена на сносях, да еще все эти неоплаченные счета… В конце месяца стащил из кассы десять или пятнадцать баксов. Жалкое зрелище. Когда проходит мимо магазина одежды, обязательно покупает себе новую пачку носков и галстуков или импортный кашемировый свитер. Зачем ему столько одежды? Я думал, только женщины покупают себе кучу шмотья!

– Он интересный молодой человек, – заметила Элис. – Тебе нужно с этим смириться, – она протянула руку и привередливо дернула его за обтрепанную манжету. – А ты годами носишь один и тот же синий саржевый костюм.

– Это хороший костюм, – сказал Фергессон с гордым упрямством. – Я справил его еще до войны. Сейчас таких больше не шьют.

– Насколько я знаю, ты – единственный, кто до сих пор носит жилет и карманные часы.

– Эти часы подарил мне отец, – Фергессон ловко их раскрыл. – Знаешь, сколько в них камней?

– Знаю, – ее серые глаза доброжелательно засветились. – Ни одного. Твой отец купил их за полтора доллара еще во время Войны с французами и индейцами [12] .

– Ну, не так уж давно это было, – Фергессон улыбнулся. – Не делай из меня идиота. Ты тоже не девочка. Помнишь, как упаковывала мне яблоко, бутерброд с арахисовым маслом и пинту молока? Каждый божий день я брал этот кулек с собой в магазин. Сколько времени с тех пор утекло? Почти пятнадцать лет.

– Можешь испытать Хедли, – предложила Элис. – Коли на то пошло, тебе нужен отпуск. Съездишь к двоюродному брату в Озерный край и погостишь там недельку. Сейчас ведь лето – бизнес идет туго. Хедли не нанесет большого ущерба… Может, он и справится с работой. Может, ответственность пойдет ему на пользу.

– Я не оставлю свой магазин человеку, который глушит сельдерейные коктейли.

– Сейчас ты говоришь глупости, – резко сказала Элис. – Ты будешь указывать служащим, что им есть или пить? Хоть немного уважай их право на личную жизнь.

– Дело не в этом, – мрачно возразил Фергессон, – не в том, что он там хлещет, а в том, что это означает… Человек, пьющий эту бурду, не может быть уравновешенным.

– А человек, пьющий пиво?

– Ты знаешь, что я прав, – настаивал Фергессон. – С Недотепой что-то не так… Это видно по его бестолковому поведению. Конечно, все мы сердимся, но он сердится как-то по-особому. Он вечно злится. Внутри него постоянно кипит злоба… Она поднимается на поверхность по любому поводу. Когда-нибудь она выплеснется наружу, и он окажется за решеткой. В лучшем случае.