Нечего и говорить о том, что мало хорошего видел и получал от местной власти и от местного правосудия простой народ. Мужикам в деревне приходилось порою переносить много унижений и несправедливостей со стороны местных властей предержащих.

Расскажу еще один интересный в этом отношении случай, имеющий в то же время касательство и к моей личной жизни, в пору моей молодости.

Однажды зимой в городе Томске заявился ко мне один крестьянин Кузнецкого округа, из села по названию, кажется, Косминского. Фамилии его я теперь уже не помню. На вид это был крестьянин весьма солидный, старообрядец — если не изменяет мне память, молоканин. От одного известного мне лица он представил рекомендацию о себе как об исправном поставщике.

Этот старообрядец предложил мне поставить на мой прииск, находившийся в Кузнецком округе, по речке Ала-Кожух, 3 тысячи пудов мяса. В цене мы сторговались, и я выдал своему новому поставщику задаток под мясо в сумме 5 тысяч рублей.

Мясо по договору должно было быть доставлено в январе, но наступила уже половина февраля, а мясо все еще не было доставлено. Отправил я из Томска своего служащего на место жительства поставщика, узнать о причинах задержки. Возвратившись, мой служащий доложил мне, что он разыскал крестьянина-поставщика в селе, и по всей его домашней обстановке было видно, что это был зажиточный сельский хозяин. Жители же села отозвались о нем как о мошеннике. Он без всякого стеснения заявил моему служащему, что деньги в сумме 5 тысяч рублей, в задаток под мясо, он взял, но что он на эти деньги проделал какую-то неудачную комбинацию, и теперь денег этих у него нет и поставить мясо для моих приисков он не может.

Я обратился тогда лично к томскому губернатору, камергеру двора Красовскому, с жалобой на мошеннические действия моего поставщика. Я объяснил губернатору, что дело обстоит весьма серьезно и что, в случае недостатка мяса на моем прииске, возможен бунт рабочих и уход их с прииска, что приведет к полному разорению дела.

Губернатор отнесся весьма внимательно и сочувственно к моему заявлению и сейчас же распорядился написать земскому заседателю строгий приказ о том, чтобы он принял меры воздействия на моего поставщика и понудил последнего доставить на мой прииск мясо, как было условлено. Приказ этот был вручен мне в руки, и так как то село, где жил обманувший меня крестьянин, отстояло от Томска всего только в 100 верстах, то я лично выехал туда.

По приезде в село я вручил губернаторский приказ земскому заседателю, встретившись с ним на земской квартире, и он тут же сразу принялся за отправление правосудия, дав мне возможность понаблюдать, как это правосудие творится в деревне.

Первым делом заседатель вызвал ответчика и опросил последнего. Ответчик, не запираясь, подтвердил, что он получил от меня 5 тысяч рублей, в задаток под поставку мяса, но поставку произвести не может по таким-то и таким-то несчастным и непредвиденным обстоятельствам.

Казалось бы, все в дальнейшем было ясно, но, по мнению заседателя, было совсем иначе.

В первый день правосудие еще не было завершено, и мне пришлось остаться в селе и заночевать. На другой день с утра, к моему удивлению, было согнано к земской квартире человек сто разного народа — мужиков, баб, девок. Их поодиночке вызывали в земскую квартиру, и там при мне заседатель чинил допрос каждому.

Допустим, входит в земскую квартиру какая-нибудь баба или девка. Ее начинают допрашивать: когда родилась? в котором году? сколько тебе лет? состоишь или нет в родстве с таким-то? какого вероисповедания?

Отвечали определенно только относительно лет, а со всеми остальными вопросами дело обстояло хуже — чаще всего отвечали незнанием.

Положим, спрашивали:

— Какого вероисповедания?

— Не знаю, — следовал ответ.

— Как не знаешь? Ведь ты — христианка?

— Нет, я — хресьянка.

На помощь призывали других свидетельниц, чтобы выяснить вероисповедание допрашиваемой, но и эти свидетельницы, большей частью старообрядки, мало помогали делу. Одна из них сообщала, что допрашиваемая — веры Акулининой, другая называла веру Матренину, третья — веру Прасковьину, и так далее, и все же ничего нельзя было понять.

— Так ты веришь в Христа? — упорно вел свой допрос заседатель.

— Верю, — отвечает.

— Значит, христианка?

— Нет, хресьянка, веры Акулининой.

Так и шел допрос.

Видя, что вся эта комедия к делу моему совсем не относится, я спросил наконец заседателя:

— Для чего вы все это делаете? Ведь это не имеет никакого отношения к моему делу.

В ответ на свой вопрос я услышал:

— Вы не знаете условий деревенской жизни. Все это делается для острастки населения. Только таким путем можно добиться желаемых результатов.

Я понял совершенно ясно, к каким результатам заседатель направлял свое правосудие и административное усердие; для меня не оставалось сомнений в том, что он не упустил случая сорвать хорошую взятку с моего поставщика, проделавшего такое явное мошенничество.

Махнув рукой на всю эту комедию, я в тот же день уехал из села. Заседатель продолжал, вероятно, добиваться «желаемых» им результатов.

Разумеется, я так и не получил ни денег, ни мяса.

Спасибо заседателю и на том, что он дал мне возможность убедиться в полном невежестве большинства нашего русского деревенского населения, особенно того, что проживало в глухих местах, в стороне от железных дорог. Как мало, к стыду нашему, мы заботились об этом нашем народе…