Роду хотелось верить, что все выйдет именно так.

— Не может быть, чтобы цены на рынке в нашем княжестве были так уж лучше, чем у вас в герцогстве, — сказал Саймон, не спуская с Рода пристального взгляда. Казалось, этот взгляд был способен прожечь сетчатку и добраться до самого мозга. — Больше тебе нечего мне сказать?

— Есть, — неохотно отозвался Род, — но не скажу.

Саймон еще целую минуту молча смотрел на него, потом вздохнул и отвел глаза:

— Что ж, это твоя доля, тебе и выбирать. Только не забывай, друг: от тебя зависят твоя жена и детишки.

Об этом Род забывать не собирался. На краткое, болезненное мгновение он ясно увидел Гвен и детей, ожидающих его и неделями не имеющих от него вестей. Но эту мысль он безжалостно отбросил прочь и постарался представить себе лица детей, их глаза, глядящие на него — вернувшегося домой ради того, чтобы сберечь свою шкуру.

— У тебя есть долг перед жителями своей деревни, Саймон. У меня тоже есть долг.

— Перед кем же? Перед жителями твоего городка?

— Ну, перед народом моим хотя бы. — Говоря так, Род имел в виду весь Грамерай, не говоря уже о Децентрализованном Демократическом Трибунале. — А когда есть такой долг, то не станешь от него отмахиваться только из-за того, что стало опасно.

— Это верно, — сдвинув брови, кивнул Саймон. — Я и сам это не так давно понял.

Род, нахмурившись, повернул голову к своему спутнику:

— Но ведь ты уже многое сделал, ты уже рисковал. Никто бы не назвал тебя трусом из-за того, что ты решил уйти на юг!

— Я бы назвал, — бесхитростно проговорил Саймон.

Род пару мгновений смотрел ему прямо в глаза, а потом со вздохом отвернулся.

— Ну, что тут скажешь?

— Да ничего. Скажи своему коняге «н-но!»

— Толку-то, — кисло отозвался Род. — Был бы конь — как конь, а то, считай, пара мулов.

Закат солнца застал их в дороге, по обе стороны от которой тянулись пшеничные поля.

— Нет, — заверил Рода Саймон. — Городка тут поблизости нет.

— Этого я и боялся, — вздохнул Род. — Ну да ладно. Случалось мне и прежде в чистом поле ночь коротать.

С этими словами он съехал с дороги и остановил Векса посреди кустиков и травы, между обочиной и краем поля. Не успел Саймон и рта открыть, как Род уже принялся за приготовление ужина — начал резать овощи и укладывать их в небольшой котелок.

Хозяин постоялого двора, прилегший у костра, озадаченно поглядел на него и поинтересовался:

— Ты что же, всегда котелок с собой берешь?

— Да был я лудильщиком когда-то, вот и привык.

Саймон улыбнулся, покачал головой:

— Выходит, тебе такие странствия не в новинку.

— Мы квиты, — буркнул Род. — Сдается мне, что и ты не в первый раз с людей злые чары снимал.

Саймон на миг замер. Глаза его засверкали.

— Еще бы чуть-чуть — и я бы поверил, что ты умеешь читать мысли.

— Умел бы, так чтобы твои понять, мне бы толмач понадобился. Ну и когда же ты занялся снятием чар?

Саймон сел, обвил колени руками.

— Жители деревни частенько заглядывали ко мне выпить пивка — порой я с ними пивом расплачивался за провизию, что они мне приносили. Бывало, что зайдет кто-то, у кого на сердце тяжело, мысли в смятении — зайдет, чтобы выпить да помолчать. Наверное, такие люди надеются, что выпьют пивка — да и успокоятся.

Род кивнул:

— И ведь что удивительно — почти все пробуют таким способом избавиться от бед. Хоть и не помогает никогда.

— Не помогает, это ты верно заметил. А вот если с кем поделишься бедой своей, так на сердце легче станет. Мне многие про свои беды рассказывали, а я слушал и утешал их, как мог. Но вот как-то раз пожаловал ко мне один, и показался он мне похожим на плохо сложенную стенку посреди зимы — ну, того и гляди потрескается, как только морозец ударит. Он молчал — слова из него было не выдавить — и только прихлебывал из кружки. А от мыслей у него такая боль исходила, и словами не передать. И захоти я — я бы не смог свой разум закрыть от этих мыслей. И все мне почему-то петля мерещилась…

Род резко взглянул на Саймона.

— Этот парень собрался свести счеты с жизнью?

— Да. Только это не парень был — уж за тридцать ему было. Нам ведь худо особо бывает тогда, когда к одному привыкнешь — а его уж нет, и другая жизнь начинается. Ну а у него уж все дети взрослые стали.

Эта проблема Роду была непонятна — но его женой была Гвен.

— Ну а ты тут что мог поделать?

— Я ему еще кружку налил, и себе тоже, и подсел к нему. Заговорили о том о сем — вернее, говорил я, а он больше помалкивал. А я говорил и к мыслям его приглядывался — что там и как. И в конце концов увидел, откуда у него боль и стыд, а потом вслух спросил у него кое о чем, чтобы он сам выговорился. Говорить-то ему нелегко было — ну а я ему помогал, как мог, и он наконец решился. Мне-то это только за тем было нужно, чтобы он заговорил со мной о своих потаенных страхах и чтобы я ему потом сказал, что бояться ему на самом-то деле нечего. И понял я тогда, что как только он сказал о своих страхах вслух, так они сразу же наполовину перестали над ним властвовать. А потом я смог задать ему такой вопрос, что он, ответив на него, смог бы найти внутри себя силу, способную побороть любые страхи. Словом, когда мы наш разговор закончили, он порядком подуспокоился.