Тем временем Шмиду надо было возвращаться к своим повседневным обязанностям. В Париже по-прежнему имелись богатейшие запасы картин, которые еще не отправили в Германию. Однако он сумел заслужить одобрение начальства проведенными конфискациями. По собственной инициативе он организовал упаковку и пересылку добычи благодарным получателям в Берлине, и его усердие было замечено.

Кое-что он сумел добыть и для себя. Такие произведения искусства он посылал обычной почтой на адрес своей сестры, сопровождая запиской с просьбой сохранить для него эти вещи, которые он якобы купил в Париже. Отыскав полотна из галереи Якоба, спрятанные на чердаке заведения Луизы, с ними поступил так же. Это был самый крупный его улов.

Утром девятнадцатого августа Шмид в очередной раз стоял перед зданием борделя и присматривал за укладкой ящиков с картинами в грузовик, который повезет их на восток. Это была последняя партия.

Когда водитель закрыл кузов, Шмид подписал бумаги, и машина уехала. Он провожал ее взглядом, пока она не скрылась за поворотом.

Вдруг где-то вдали справа послышался звук выстрела. Потом все стихло. Шмид заинтересовался, что это за пальба, и обернулся.

В нескольких шагах от него стоял старик. Очевидно, ему было любопытно посмотреть на погрузку. У его ног лежал мешок – с провизией, предположил гестаповец. Старик нагнулся, чтобы забрать свои вещи, а Шмид двинулся по улице. Когда он проходил мимо старика, тот что-то вынимал из мешка.

Раздался тихий хлопок. Шмид нахмурился. Что-то с невероятной силой ударило его в грудь. Он удивленно вытаращил глаза. Почему-то он перестал чувствовать свои ноги. Булыжники мостовой самым странным образом бросились ему в лицо.

Тома Гаскон приложил бесшумный «велрод» к затылку Шмида и еще раз нажал на курок. Потом огляделся. Его никто не видел. Шагая прочь, он опять услышал выстрелы. Теперь они звучали громче.

В Париже началось восстание.

Парижское восстание в августе 1944 года не было внезапным. Они готовили его много месяцев. И все же, когда оно началось, Макс был удивлен – не баррикадами, не снайперами, не взрывами и не всеобщей забастовкой, которая на несколько дней парализовала столицу. Поразило его количество участников движения Сопротивления, которые вдруг материализовались как из воздуха.

Их легко было отличить от обычных горожан. Черный берет – вот и все, что требовалось, чтобы показать, на чьей ты стороне. Некоторых Макс знал: это были самоотверженные люди, помогавшие Сопротивлению уже несколько лет и только ждавшие момента, когда можно начать открытую борьбу. Многие присоединились в последний год. Но большинство, как сильно подозревал Макс, спешно причислили себя к восставшим буквально вчера вечером, как только убедились, что дни оккупационного режима сочтены.

Восстание не сокрушило немцев сразу. Они все еще были грозной силой. Но они растерялись.

Вскоре Париж стал напоминать лоскутное одеяло – часть районов оставалась под контролем оккупантов, часть была захвачена Сопротивлением. Ситуация была неустойчивой, хаотичной. Иногда немцы вели участников восстания на расстрел всего в двух кварталах от зоны, где власть уже принадлежала Сопротивлению.

Макс метался по городу. Его отец готовил листовки, которые будут распространяться, когда настанет момент, но Макс не раз видел его на баррикадах Бельвиля среди более молодых парижан. Каждый вечер они собирались вместе с несколькими десятками преданных членов ФТП, коммунистов и социалистов, чтобы обсудить положение. На этих встречах царило радостное возбуждение. Немцев постоянно теснили. Скоро, уже очень скоро маки будут контролировать весь город.

Только одно обстоятельство грозило омрачить приподнятое настроение. Маки получили срочное сообщение от генерала фон Хольтица, военного коменданта Парижа:

– Фюрер отдал приказ в случае эвакуации взорвать весь город.

Восставшие начали экстренные переговоры с генералом при посредничестве консула нейтральной Швеции. Наконец немецкий офицер принимает решение.

– Он собирается игнорировать приказ Гитлера, – передавал Макс отцу. – Он знает, что случится, если он его выполнит. – Потом он улыбнулся. – Судя по всему, отец, Парижская коммуна вот-вот возродится.

И потом, вечером шестого дня, пришла сокрушительная весть, которая поставила эти расчеты под угрозу, а на седьмой день полностью уничтожила все их надежды.

Освобождать Париж прибыл генерал Шарль де Голль.

Точнее, к западным воротам города подошел авангард дивизии генерала Леклерка. Услышав об этом, Макс долго отказывался верить.

– Это невозможно! – восклицал он. – Эйзенхауэр не пойдет в Париж!

– Эйзенхауэр не пойдет, – сказали ему, – а де Голль уже в пути.

В течение часа авангард добрался до центра города и в девять тридцать вечера уже был в здании Ратуши позади Лувра.

Когда два Ле Сура встретились на ежевечернем заседании комитета, выяснились все подробности.

– Это все инициатива генерала де Голля. Эйзенхауэр вообще не хотел двигаться в сторону Парижа. Но после начала восстания де Голль стал давить на него, говоря, что если немцы сломят парижских повстанцев, то это будет трагедия похуже, чем разгром Варшавского восстания. В конце концов Эйзенхауэр разрешил дивизии Леклерка вместе с Четвертой дивизией американской армии повернуть на Париж. Леклерку было приказано дождаться американцев, но он ослушался и просто поехал прямо сюда. Все его войска вместе с американскими силами войдут в город утром.