Через год после изгнания евреев из Англии жена Якоба родила еще одного ребенка, мальчика. Но крошечный, слабенький малыш не прожил и недели. Восемнадцать месяцев спустя у Сары случился выкидыш. А потом – ничего. По какой-то причине жена больше не могла забеременеть. Казалось, Якобу придется остаться без наследника.

Он смирился с этим ударом, как и должно было, но все равно не мог не задаваться вопросом: почему Бог так сурово наказывает его? Чем он провинился?

Старого раввина, к чьим умственным способностям критично относился отец, сменил новый – его сын, полноватый мужчина примерно одних лет с Якобом. Наоми и сын молодого раввина вместе играли и учились, и это тоже было основанием поддерживать хорошие отношения. Поэтому Якоб отправился к нему за советом.

Правда, ничего нового он не услышал. В поведении и поступках Якоба тот не усмотрел ничего плохого и потому мог сказать только одно:

– Мы должны принять то, что дает нам Господь. У Него могут быть на то причины, неведомые нам.

Не с того ли момента что-то стало меняться в нем? Якоб не мог дать определенного ответа на этот вопрос. В любом случае его охлаждение к вере не было резким. Он продолжал посещать синагогу, как обычно, только больше не получал от этого ни удовлетворения, ни утешения. Его не оставляло ощущение, что Бог отвернулся от него, и неизвестно было, то ли это временное испытание, подобно страданиям Иова, то ли навсегда наложенная кара. Потом его визиты в синагогу стали менее регулярными, и это не осталось незамеченным. Тем не менее каждый вечер Якоб произносил положенные молитвы, и только они немного утоляли боль в его душе.

Величайшей отрадой для него стала дочь Наоми. Он обожал ее. Девочка с яркими глазами и темными кудрями была очаровательна. Якоб научил ее молитве Шма, и они вместе произносили ее каждый вечер перед сном – так же, как когда-то маленький Якоб и его отец. Он любил сажать девочку к себе на колени и рассказывать ей обо всем на свете. Еще он много времени уделял ее образованию, так что к восьми годами Наоми умела читать и писать лучше большинства своих ровесников.

Якобу нравилось водить дочку на прогулки по Парижу. Он показывал ей все то, чем славился город, в том числе и великие храмы.

Однажды, вскоре после восьмого дня рождения Наоми, к ним пожаловал с визитом раввин и попросил разрешения поговорить с главой семьи наедине. У Якоба сразу возникли дурные предчувствия. При первых же фразах раввина они усугубились.

– Я пришел, Якоб, не столько по собственной инициативе, сколько по просьбе некоторых из твоих друзей. Должен сказать, что люди жалуются. Это касается твоей дочери.

– Что за жалобы? – Якоб старался говорить негромко и спокойно. – Она что-то натворила?

– Нет-нет, – замотал головой раввин. – Речь не о том, что сделала или не сделала Наоми… Якоб, тебе не кажется, что слишком обширное образование не пристало девочке из хорошей еврейской семьи?

– Тебя смущает, что она читает и пишет лучше мальчиков?

– Не всем это нравится. Ты обращаешься с ней, как будто она – твой сын. Но однажды она вырастет и выйдет замуж, а в семье главным в таких вещах должен быть мужчина.

– Еще что-нибудь?

– Ты повсюду берешь ее с собой. Разумеется, сейчас выбор только за тобой. Но когда она вырастет, ей придется ограничить места, куда она может пойти. Обычно это дома родственников и знакомых, не более того. Мы надеемся, ты объяснишь Наоми, что еврейской девочке неприлично бродить по городу, а тем более…

– Тем более где?

– Якоб, люди видели, что ты водил дочь в христианские церкви. Мудро ли это?

– Мы живем в Париже. Она должна знать, как выглядит Нотр-Дам внутри.

– Возможно. Но в общине не все разделяют твои взгляды.

– Это все?

– Нет, Якоб, не все. Наоми рассказывает детям разные истории. О святом Дионисии. О святой Женевьеве. О Роланде.

– Но это герои и героини Парижа. Каждый христианский ребенок в нашем городе знает о том, как на Монмартре убили Дионисия Парижского. Теперь говорят, будто он поднял свою отрубленную голову и ушел, неся ее в руках. Абсурд, разумеется, но детям нравится. Да, я рассказывал Наоми о Женевьеве – о том, что считается, будто она спасла Париж от гуннов Аттилы. Лично мне эти сказки кажутся глупыми, но она должна хотя бы узнать их, чтобы составить собственное мнение.

– Я бы согласился с тобой, если бы Наоми была старше. Но она пересказывает сказки детям твоих друзей, которым это не нравится.

– Мне никто ничего не сказал.

– Нет. Они сказали об этом мне. – Раввин скорбно вздохнул. – Якоб, мы все сочувствуем тому, что у тебя нет сына. Но Наоми – девочка. Ты не сможешь превратить ее в мальчика.

– Что еще ты хотел сказать мне?

– Ты не всегда приходишь в синагогу.

– Не это ли главная причина твоего визита?

– Нет. Но если ты отвернешься от Господа, то и Он отвернется от тебя. В этом можешь не сомневаться.

– Я признателен тебе за заботу.

– Все мои слова подсказаны желанием помочь тебе.

Якоб уставился на раввина. Он рассердился, и еще ему было обидно. А самое досадное было то, что кое в чем раввин мог быть прав.

– Я подумаю над тем, что ты сказал, – холодно произнес он.

– Да, подумай как следует. Я дал тебе хороший совет и сообщу твоим друзьям, что поговорил с тобой.

Это стало последней каплей. Неужели этот недалекий раввин пытается встать между ним и его соседями? Неужели это его истинная цель?