Шрифт:
Под бульдожьими щеками стояла подпись на трехцветной ленте:
«Генерал Юденич».
Воззвания кричали о позоре златоглавой столицы Москвы. Воззвания звали верных сынов родины уничтожить нечисть, стакнувшуюся со слугами антихриста и главным кагалом.
И по разбитым дорогам, скапливаясь и стекаясь к одному месту, как полая вода струится со скатов в глубокую ложбинку, войска, в шапках-кубанках, папахах, германских стальных шлемах и английских фуражках, текли к Петрограду.
И в один из зимних дней в арестный дом приехал человек в сибирской охотничьей шапке с заячьими ушами. У него была окладистая иконная борода и выпуклые толстостеклые очки. Одно ушко очков было сломано и держалось на желтой шелковой ниточке.
Человек приехал набирать добровольцев в полки против генерала с бульдожьими щеками. Правительство обещало добровольцам забвение всех вин и полное прощение. На вопрос человека, кто хочет идти в бой за республику, вышла вперед половина арестованных.
Другая половина криво и злорадно усмехалась, смотря в нервные взблески очковых стекол на носу у человека в сибирской шапке.
— Хорошо, — сказал человек, обдав коменданта брызгами белого огня стекол. — Переписать и к вечеру доставить под конвоем в казармы гвардейского экипажа.
Распорядившись, человек в очках прошел по всему помещению арестного дома, приглядываясь к мелочам с мимолетным, но острым вниманием.
Открыв дверь в ванную, он увидел облака опалового тумана, и стекла очков завуалились тончайшей росой.
— Прачечная? — вскинул человек потускнелый взблеск на коменданта. — Это прекрасно. Благодарю за инициативу, товарищ. У вас первого вижу.
Комендант приложил руку к козырьку и нетерпеливо, стараясь еще больше поразить начальника, скороговоркой доложил:
— Разрешите доложить, товарищ комиссар. Прачечная не чудно, а прачка у нас чудная. В штанах и бывший генерал. Бывший генерал. Бывший профессор даже. И такой старик старательный и хороший, ровно и не буржуй.
Комиссар, сощурив один глаз, со странным выражением оглядел коменданта и, ничего не ответив, резко рванул дверь в ванную. Евгений Павлович обернулся и смахнул с рук пену.
Человек в очках подошел вплотную.
— Простите, вы бывший генерал? — спросил он вежливо.
Евгений Павлович, словно сомневаясь в ответе, ответил не сразу. Он обтер ладони о штаны и вздернул бородкой.
— Да.
— Какой пост вы занимали в старой армии?
— Я нестроевой. Я профессор истории права в Военно-юридической академии, — стесняясь и потупясь, вымолвил Евгений Павлович.
Человек в очках повернулся к коменданту и молча опалил его очками. Несмотря на росу на стеклах, они блеснули страшно, и комендант попятился. Но человек не сказал коменданту ни слова. Он взял Евгения Павловича под локоть.
— Вас не затруднит, генерал, если я попрошу вас проехать со мной на машине в штаб обороны?
— Зачем? — спросил осторожно Евгений Павлович.
— Я объясню вам подробно на месте. А пока задам вам короткий вопрос. Наша республика, — он подчеркнул коротко и отрывисто слово «наша», — отбивается от белых орд. Сейчас не время для принципиальных споров, счетов и обид. Сейчас все, в ком живая душа, должны быть с нами. У вас есть знания. Хотите помочь нам?
Генерал молчал. Комендант незаметно подтолкнул его сзади и сделал сердитый знак глазами. Евгений Павлович тихо засмеялся и сказал:
— Если я могу быть полезен…
Спустя короткое время генерал погрузил свой сундучок в автомобиль комиссара. Он остался в прачечной гимнастерке, но сверху надел генеральскую шинель. Другой у него не было.
Человек в стеклах улыбнулся.
— Дорогой генерал, — обронил он, — закройте ваши «революционные» отвороты. Время тревожное, и мою машину могут обстрелять на улице с таким пассажиром. Мы постараемся одеть вас по-современному.
Человек в очках нахлобучил шапку и молчал, закрывая рот от ветра. На повороте какой-то улицы он приоткрыл рот и спросил:
— Вы сколько времени пробыли… прачкой?
— Около года.
— Почему же вы не пытались найти себе какое-нибудь более подходящее занятие, никому не жаловались, не заявляли?
Генерал смотрел на мелькание ощетиненной улицы. Мимо застопорившей машины, лихо распуская волны клешей и пену кудрей из-под бескозырок, шел отряд матросов. Они топали бутсами и пели:
Эх, яблочко, да от Юденича, На матроса попадешь — куда денешься?Мотив завивался вместе со снегом над улицей упрямым вихром. Генерал проводил матросов взглядом и уже тогда ответил комиссару: