Новый полицейский атташе явно получил от своего начальства в Германии инструкции расследовать деятельность Зорге, однако высокое положение последнего в германском посольстве и немецкой общине в Токио вкупе с сардоническим шармом веселого, шумного компаньона расхолаживали полицейского, отнюдь не способствуя проявлению служебного рвения.

В октябре 1941 года Мейзингер отправился с официальным визитом в Шанхай, но неожиданно был вызван в Токио, когда германское посольство узнало об акции, предпринятой японской полицией против группы Зорге. Ни на одной из стадий следствия они ни словом не дали понять Мейзингеру, полицейскому атташе, прикомандированному для связи с ними, о своих намерениях арестовать некоторых немцев, включая и Макса Клаузена с женой. Они даже не проинформировали посольство, когда аресты уже произошли.

Личный и официальный престиж Мейзингера еще более понизился после того, как все его попытки добиться освобождения Зорге или хотя бы навестить его в тюрьме окончились неудачей, а японские коллеги отказались предоставить ему какую-либо информацию о деле. Пост полицейского атташе германской полиции в Токио оказался как бы абсолютно незначительным, и манера, в которой было проведено расследование дела Зорге, грубо подчеркнула такое положение дел.

Арест Зорге и его помощников вызвал не только замешательство в кругах германского посольства в Токио, но и страх относительно возможной шпионской деятельности других немцев, проживающих на Дальнем Востоке, и последствий этого для японо-германских отношений. Все это подогревало недобрый интерес Мейзингера к деятельности его соотечественников и дало толчок к началу «охоты за ведьмами» с его стороны с тем, чтобы переключить внимание со своих собственных провалов в отношении дела Зорге. Досадные инциденты являлись, по сути дела, оперативным риском, однако несколько второстепенных дел усилили тревогу Мейзингера и должны были привести его к расследованию новых или, по крайней мере, активизации старых «дел», чтобы с помощью серии показательных разоблачений продемонстрировать свою собственную оперативную эффективность.

Первый эпизод в бурной деятельности, развитой Мей-зингером, касался молодого германского студента, учившегося в Токио по обмену, Клауса Ленца, разоблаченного в ноябре 1941 года, когда он пытался подкупить посольского курьера — агента германской военной разведки по совместительству, чтобы попытаться установить подпольный радиопередатчик на территории посольства. Ясно, ради кого была предпринята эта попытка, и Мейзингер договорился, что Ленца силой увезут обратно домой на германском судне, прорвавшем блокаду, которое зашло в японские воды в середине марта и сейчас направлялось в Европу.

Однако предприимчивый молодой человек ухитрился сбежать на берег и провести три вечера у своей любовницы Стеллы Касприк, жены бывшего помощника польского атташе в Токио, и сообщить ей информацию об этом судне.

Ленца вновь арестовали, доставили на борт и отправили в Германию, и японская полиция впоследствии намекала, что он, возможно, был связан с русской разведслужбой и что за день до того, как его доставили на германский пароход, он через свою любовницу-польку встречался с сотрудником британского посольства.

Мейзингер не знал, как интерпретировать значение дела Клауса Ленца, которое заставляло предполагать о существовании неких работавших по указке Советов и, возможно, Великобритании групп. Мейзингер докладывал: «Настоятельно необходимы инструкции о дальнейшем ведении дела, поскольку японская полиция очень интересуется им».

А полиция еще в прошлом году просила Мейзингера доставить Ленца в Японию для допросов, поскольку якобы была неопровержимо доказана связь между Зорге и Ленцем, «работавших на одну и ту же контору». Самого Зорге во время допроса спрашивали о Ленце. «Я удивлялся, не сумасшедший ли он часом», — отвечал Зорге.

Этот странный молодой человек работал на официальное германское агентство новостей, где его обязанности заключались в отслеживании пресс-телеграмм, поступавших в посольство каждую ночь, то есть там же, где работал и Зорге. Эти двое не имели прямого контакта, встречаясь лишь, когда Ленц выходил из офиса рано утром, а Зорге приходил составлять ежедневный бюллетень новостей.

Вернувшись в Германию, Ленц был призван в армию, но из-за управленческой неразберихи потребовалось несколько месяцев, чтобы выследить его, и лишь в декабре 1943 года он был арестован и допрошен. На допросах он утверждал — и это соответствовало действительности, — что с Зорге они общались исключительно «как коллеги». И с этими своими заявлениями Ленц исчез со сцены.

Это было только начало.

В марте 1942 года коллега Мейзингера на Дальнем Востоке и его предшественник в Токио Франц Хуберт, германский полицейский атташе в Бангкоке, обратил внимание германских служб безопасности в Берлине на подозрительную деятельность австрийского фотокорреспондента и журналиста Карла Хофмейера.

Германские службы безопасности в Берлине приказали расследовать дело, чем Мейзингер и занялся в июле месяце в Токио, где Хофмейер был арестован. Предварительные результаты этого политического расследования оказались не менее тревожными, чем дело Зорге. Хофмейер получил образование в иезуитском колледже в Австрии и в 1931 году в Вене вступил в коммунистическую партию, после чего почти год преподавал теорию марксизма в партийных ячейках и руководил работой партийного агитпропа, время от времени публикуя статьи в газете «Красный флаг». Дважды его арестовывала австрийская полиция.

В январе 1933 года Хофмейер отправился в Турцию «с образовательными целями». Здесь он и был завербован советской контрразведкой и получил общее задание разоблачать польских агентов, засылаемых в Советский Союз.

Весной 1934 года по указанию начальства он вступил в стамбульский филиал Германской нацистской партии для того, чтобы получить такую же «крышу», какую приобрел себе Зорге в Токио в тот же самый период. (Партбилет Хофмейера, как и партбилет Зорге, находится в архиве.) Местному руководителю нацистов в Турции Хофмейер представился как патриотически настроенный германский студент, горящий желанием поработать ради общего дела. Он и поработал, пользуясь финансовой поддержкой нацистских фондов, в «информационной службе», находившейся под строгим советским контролем, где вербовали польских и других контрреволюционных агентов, а затем посылали их в Россию, где их благополучно арестовывали. Хофмейер также писал статьи для официальной нацистской газеты «Фелькишер Беобах-тер», которые сначала в первой инстанции цензурировались советской разведкой.