Шрифт:
Остаемся, да, верно, с подорванным здоровьем, но всегда ваши верные товарищи и соратники».
Послание, написанное явно в приступе депрессии, ярко обнажает чувство оторванности, изоляции и небезопасности «нелегальной» работы и двойного существования в далекой и враждебной стране [112] .
Почти ровно год спустя после бесспорного, хотя и непризнанного триумфа группы Зорге вновь возвращается к той же теме, однако на этот раз с чувством выполненного долга. 15 октября 1941 — в день ареста Одзаки, о котором Зорге пока не было известно — он набросал телеграмму в Москву следующего содержания:
112
Похоже, что Зорге поддерживал время от времени связь со своей бывшей женой, Кристианой, которая поселилась Нью-Йорке. В начале 1941 года фрау Отг, жена германского посла в Токио, навестила ее и передала ей деньги и приветы. Кристиана получила визу для поездки в Японию незадолго до того, как сообщение между Соединенными Штатами и Дальним Востоком было прервано. Она телеграфировала Зорге, однако ответа не получила. Вскоре он был арестован.
«Мы глубоко взволнованы и внимательно следим за борьбой вашего народа с Германией. Нам очень жаль, что мы должны оставаться здесь, где не можем оказать вам никаких серьезных услуг или помощи.
Фритц (Клаузен) и Фикс (Зорге) хотели бы знать, не следовало бы им вернуться домой или отправиться в Германию, чтобы там заняться новой работой. Они сознают, что любое из этих заданий было бы крайне трудным, но мы знаем работу и верим, что, пересекая границу, чтобы работать под вашим руководством, или же отправившись в Германию, чтобы заняться там новой деятельностью, мы смогли бы сделать что-нибудь полезное. Ждем вашего ответа».
Когда впоследствии японский предварительный суд, рассматривавший его дело, спрашивал Зорге, не просил ли он Москву о возвращении из-за того, что «чувствовал, что опасность нарастает», Зорге ответил: «Нет. Скорее потому, что я завершил свою миссию в Японии и хотел продолжить работу в Москве или в Европе. Когда я говорю, что «моя задача была выполнена», я имею в виду, что я убедился, что Япония не вступит в войну против Советского Союза».
Чувствуется, тем не менее, дух усталого идеализма в этом послании. После разговора с Клаузеном было решено подождать несколько дней, прежде чем отправлять его. И в результате текст его так и остался лежать на столе Зорге, не дождавшись отправки в Москву.
Опасность все ближе подходила к группе Зорге с самых разных и, казалось бы, не связанных между собой сторон. Все аресты производила Особая высшая полиция, подчинявшаяся министру внутренних дел, в чьи функции входило расследовать дела подозреваемых в «левых» симпатиях. Именно при выполнении этой особой задачи след привел от Ито Ритцу к Китабаяси Томо, а через нее — к Мияги. В Министерстве внутренних дел царили тревога и замешательство, когда след этот в конце концов вывел на европейскую шпионскую группу.
Дела о шпионаже входили в компетенцию Военной полиции (Кемпетай). Между двумя этими организациями, военной и гражданской, нередко случались стычки: соперничество возникало на почве подсудности тех или иных дел, и дело Зорге являет собой яркий пример такого соперничества. После произведенных арестов одного из гражданских прокуроров, занимавшихся этим делом, вызвали в Управление военных дел Министерства обороны, которому подчинялась Кемпетай, и сказали: «Мы давно шли за Зорге по пятам. На самом деле именно армия следила за его подпольной деятельностью. Но в конце нас оттеснили посторонние, не имеющие к этому делу никакого отношения».
О существовании шпионской группы, действовавшей в Японии, было известно военной разведке, поскольку уже с 1938 года подслушивающие станции министерства связи как в Корее, так и на территории самой Японии занимались радиоперехватом загадочных сообщений. Первый такой перехват датирован июлем 1938 года, но ни точное местоположение передатчика, ни принадлежность группы, похоже, так и не были установлены военной полицией до самого ареста Зорге и его сотрудников, произведенного Особой высшей полицией. Поскольку последняя контролировала все дело, японские военные власти так никогда и не сообщили своему гражданскому двойнику, проводили ли они какое-либо расследование, направленное на то, чтобы выследить группу, о чьем существовании уже знали.
Представитель гестапо в Токио полковник Мейзингер, однако, позднее утверждал, что в ходе таких предварительных расследований деятельности Зорге японская военная разведка не только перехватывала некоторые из радиосообщений Клаузена, но и не уничтожила радиостанцию лишь потому, что желала выследить источник данных, большую часть которых могли поставлять лишь высшие чины японского правительства. Японские власти также хвалились перед Мейзингером, что они даже перехватили сообщение из Москвы, в котором Зорге благодарили за своевременную информацию о нападении Германии на Россию.
Похоже, что в течение нескольких месяцев до своего ареста в октябре 1941 года Зорге был объектом более явной полицейской слежки, нежели обычно, даже несмотря на свое европейское происхождение и близкие отношения с германским послом. Как говорит об этом офицер полиции, который арестовывал Зорге, «причина, почему за Зорге зорко наблюдали власти, как за подозрительной личностью, была в том, что хотя он занимал положение всего лишь специального корреспондента «Франкфуртер Цайтунг», но пользовался абсолютным доверием германского посла Отта и мог приходить, когда хотел, когда дело касалось доступа в посольство. Более того, у него была репутация человека, «знавшего все». Иностранная секция «Токко» (Особая высшая полиция) сильно подозревала, что он не только корреспондент».