Для свидания не найти места глупее, чем сжатое пространство внутри боевой стрекозы. Того и гляди напорешься на какой-нибудь острый угол жизненно важной частью тела. Хорошо, что я не собирался доводить наше свидание до конца.

— Мне давно хотелось... тебе сказать... — плотоядно пропыхтел я и рывком вылущил ее из кожуры белого пиджака, точно спелый банан, —... что в твоем присутствии я больше не могу... от тебя исходит такое пламя... пойми, это выше моих человеческих сил...

Имитация страсти далась мне легко. Анна была довольно-таки тяжелой девочкой, и, втаскивая ее в кабину вертолета, я успел основательно запыхаться.

— Болек, ты что? Сдурел?.. — На лице президентской инфанты шла сложная борьба чувств. Безмерное изумление плавно перетекало в умеренную неприязнь, а неприязнь — опять в изумление. Почти как символы «инь» и «ян» в древней китайской философии.

Такое равновесие меня не устраивало. Нет времени. Нужно усилить нажим.

— Пусть я сдурел!.. — Мой жгучий поцелуй, больше похожий на укус вампира, впился ей в шею. Правая ладонь спикировала на ее грудь. — Пусть я безумец... Да, я безумец!.. Я весь горю единственным желанием...

Однажды я высидел у телеящика целую серию некой аргентинской «мыльной оперы» — сугубо в познавательных целях. Теперь наиболее дремучие фразочки телегероев и телегероинь показались мне в самый раз. Если Анну через две минуты не стошнит от этого пряного люля-кебаба пополам с острым чили, я в ней крайне разочаруюсь.

— ... Моя израненная душа, — простонал я, ощупывая застежки на ее блузке, — принадлежит только тебе... Я изнемогаю... Все эти годы я искренне старался заглушить свою любовь работой, но увы... Человек бессилен противостоять такому искусительному соблазну... Боюсь, мое сердце разобьется от тоски и одиночества...

На самом деле я конечно же боялся другого: ненароком зацепить локтем или коленом какой-нибудь ответственный рычаг, поднимающий вертолет в воздух. Навыков пилота у меня ноль. Поэтому приходилось быть страстным с оглядкой на технический прогресс.

— Какого еще одиночества?.. — Инфанта попробовала отвести мои цепкие пальцы. На ее лице возникли долгожданные симптомы отвращения ко мне. — Болек, ты ведь давно женат!..

— Да, я женат! — завыл я с надрывом латиноамериканского койота в период полнолуния. Рука моя достигла лифчика и испробовала его на ощупь. — Формально женат, но хочу я лишь тебя... Ночью, в супружеской постели, я вот уже много недель подряд называю жену твоим именем — Анна... Анна!..

Среди невозможного вранья, которое я успел нагромоздить за эти четверть часа, последнее было феноменальным бредом. Три или четыре месяца накануне выборов я вообще не ночевал дома, перейдя на казарменное положение. Ситуация того требовала.

— Пусти же, Болек!.. — Президентская дочь опять попыталась ослабить мой самцовский натиск.

— Не пущу! — прорычал я, возбужденно терзая ее лифчик.

Я очень надеялся, что получу по морде раньше, чем дело дойдет до трусиков. Анна — не такой человек, чтобы позволить насилие по отношению к себе. Насколько я знаю, своего второго мужа она выгнала вон, едва тот на нее замахнулся.

— Отстань от меня! — Инфанта уже вырывалась в полную силу, ненавидяще глядя на меня. — Ты сам псих! Я улетаю в Завидово, сейчас же! Где ваш пилот?..

Ну наконец-то, с облегчением сказал себе я. Давно пора. Теперь — финальный пассаж, чтобы все сладилось наверняка. Апофеоз.

— Никуда ты не летишь! — Одна моя рука рванула лифчик, а другая бесцеремонно полезла за пояс ее брюк. — Ты остаешься! К черту приказ Президента, я тебя не отпускаю! Я!.. Мы созданы для вечной любви... — Я сделал так, чтобы мои руки оказались заняты, а ее свободны.

Действуй же, Красная Шапочка, нетерпеливо подумал я. Давай, милая, у тебя карт-бланш. Врежь похотливому волку по первое число, чтоб неповадно было! Только умоляю: без членовредительства...

Бенннннц! — фейерверк разноцветных искр вспыхнул у меня перед глазами. Анна исполнила мое желание. В боксе такой мощный удар снизу вверх, по-моему, называется апперкотом.

Каких-то пять секунд назад я знал про такой удар лишь теоретически, по книгам. И вот получен живой практический опыт.

Взмахнув фалдами, я вылетел прочь из кабины и растянулся на пыльном асфальте. Будь я и вправду Железным Болеком (как меня здесь именуют за глаза), металлический звон от моего падения уже поднял бы на ноги всю охрану в Кремле. А так обошлось глухим шмяканьем наземь мешка с отрубями. Какое уж там железо! Подчиненные вечно нам льстят.

— Пошел вон! — раздалось из вертолета. В голосе Анны не было уже ничего, кроме презрения и обиды. — Ты просто грязное гадкое ничтожество! Видеть тебя не могу!..

Третье действие трагифарса о президентском чаде вплотную приблизилось к логическому концу. Порок побежден и уползает прочь. Добродетель победила и улетает далеко-далеко. Минимум два дня инфанта в Кремле не появится, а мне другого и не надо. Болеслав Матросов закрыл амбразуру собственным имиджем.

Потирая поясницу, грязное (вернее, пыльное) ничтожество встало с асфальта и сделало знак рукой невидимому пилоту «Аллигатора», дежурившему у окна второго этажа.