— Теперь поглядим, что там лежит в кепарике, — сказал я. Сашка с кряхтеньем слезла со стула, нагнулась и подала мне головной убор.

Записки пришли всего две, обе занудные до идиотизма. В одной спрашивалось, как я отношусь к политическому террору, а в другой — верю ли я в судьбу? Рассусоливать было некогда: уже через час в «Трех поросятах» должен состояться мой обед со спонсорами. Опаздывать было неприлично, да и жрать хотелось.

— Вот тут еще два вопроса, — в темпе проговорил я, вытащив две своих записки из-за подкладки. — Интересуются, как я отношусь к презервативам? Отвечаю: нормально. И второй вопрос на ту же тему, какие изделия я предпочитаю — индийские или тайваньские? Отвечаю: российские. Производства московской фирмы «Звягинцев и сын». Они прочнее всех этих импортных игрушек, зубами грызи — не разгрызешь.

В третьем ряду снова посмеялись и похлопали. Дуся Кораблёв не был уверен, шучу я или всерьез, и на всякий случай решил подстраховаться. Я обратил внимание, что к аплодисментам стали присоединяться зрители с последних рядов — мой запоздавший электорат. Особенно усердствовал старый дикобраз, весь поросший бородой. Раньше среди голубой тусовки я его не встречал; вероятно, он был из породы геев-одиночек. Черт его знает, может, и такие встречаются?

— На этом все, — объявил я. — Спасибо за внимание, мне пора. Смотрите сегодня в прямом эфире мои теледебаты с этими тремя слабаками. Обещаю оставить от них мокрое место. Считайте, они уже политические трупы. И не забудьте, — я поднял указательный палец, — послезавтра голосовать за Фердинанда Изюмова. Изюмов — ваш кандидат!

Последняя фраза была сигналом. Услышав ее, Дуся поднял с места всех наших гавриков, и те принялись скандировать: «И-зю-мов! Ваш! Кан-ди-дат! И-зю-мов! Наш! Кан-ди-дат!» Горбун с телекамерой честно снимал, как я вместе с Сашкой и в окружении голубой гвардии выхожу из зала на улицу. По дороге Кораблёв расталкивал локтями тупой электорат, чтобы в толпе случайно не помяли любимого кандидата. Выглядело это классно. Наш проход наверняка попадет в вечерние новости — бесплатная реклама.

На улице ко мне внезапно подскочил тот самый бородатый дикобраз из задних рядов.

— Талантливо! — с восторгом проговорил он. — Вначале вы переигрывали, но потом... Какая тонкая ирония, какой язвительный сарказм!

Я даже засмущался, что мне совершенно не свойственно. Не так уж часто тебе достаются дармовые комплименты от незнакомых дикобразов. Обычно наш народишко при жизни поливает дерьмом своих кумиров.

— Польщён, — сказал я и шаркнул ножкой.

— Да! Да! — воскликнул восторженный дикобраз. — И ваш жест... Вы — вылитый Изюмов!

С этими словами бородач затряс седыми иголками и убежал.

— Почему-то мои поклонники — люди с приветом, — озадаченно сказал я Сашке, глядя вслед бородатому. — С чего бы это?

Вместо ответа лысая дрянь вдруг гнусно захихикала и стала указывать куда-то пальцем. Я проследил за пальцем...

Вот гнидёныш! Падла! Шибзд паскудный! Я бешено завращал головой в поисках иуды-галерейщика. Но тот, понятно, давно смылся, сделав свое черное дело.

Афиша на двери изменилась. Картинка была прежней, однако подпись к моей роже — уже совсем другой. Оказывается, я был не я, а только «интеллектуальная провокация», «концептуальная фантазия на тему Фердинанда Изюмова». Самым обидным, однако, было не это. Вместо фразы «Вход свободный» теперь можно было прочесть: «Вход $2».

Скотина-галерейщик не только наварил на мне дополнительные бабки, но и посмел оценить меня на три доллара дешевле, чем гавкающего художника Глухаря!

Медсанчасть пряталась в глубоком подвале, сразу под Румянцевским залом Кремля: три койкоместа и гора новейшего американского оборудования на восьмиметровой глубине. При царе Алексее Михайловиче здесь пытали бунтовщиков, а теперь, наоборот, пользуют государственных особ первой двадцатки.

Скажете, прогресс? Если это прогресс, то я — китайский император. Врачи сменили палачей, но результат их работы остался тем же самым.

Гиппократово отродье.

Я прислонился спиной к двери с красным крестом и только тогда перевел дыхание. Спокойнее, Болеслав, приказал я сам себе. Пока ты спокоен, ты контролируешь ситуацию. Стоит тебе начать нервничать, обязательно что-нибудь упустишь. И все пропало.

— Сколько человек в курсе? — спросил я у Паши, своего помощника-референта. — Вы подсчитали?

— Пока семнадцать, Болеслав Янович, — не мешкая доложил тот. — Включая нас с Петром, повара, Макина и бригаду реанимации. Дамаев будет восемнадцатым, его сейчас привезут.

— Есть среди этих семнадцати кто-то из мэрии?

Паша отрицательно помотал головой.

— Из ФСБ?

— Только один Макин, — ответил Паша. — Но у него-то двойное подчинение, ФСБ и нашей администрации.

Это была светлая идея — переподчинить администрации нескольких ближайших телохранителей Президента. Грубо говоря, жалованье они по-прежнему получали на Лубянке, зато премии и все выплаты — в нашей кремлевской кассе. Мои приказы для Макина сразу стали весомее голубевских.