Шрифт:
— Я читала. И что это было?
— У меня есть кое-какие подозрения. Если я права… это будет потрясающее открытие. Но нужно дочитать до конца и кое-что проверить, прежде чем делать выводы. Это займет несколько дней. Кроме того, Дэнни приезжает из Бостона на неделю, и мы пообещали себе небольшое путешествие в Париж.
— Какие вы счастливчики! — тепло произнесла Джуд, хотя в душе расстроилась.
Париж напомнил о Каспаре, но она не почувствовала сожаления от того, что они расстались. Любопытно, но теперь ей казалось, что встречи с ним были очень и очень давно…
Она поблагодарила Сесилию и, распрощавшись, с новым энтузиазмом вернулась к мемуарам. И быстро поддалась очарованию рассказа Эстер.
Приближалось Рождество тысяча семьсот семьдесят второго года. Однажды морозным днем я играла с кукольным домиком, когда за окном моей комнаты послышался конский топот. Выглянув, я увидела подъезжающий к дому запряженный парой лошадей экипаж. Молодой форейтор спрыгнул, чтобы подержать животных. Кучер помог выйти сначала высокой угловатой даме в шляпе с пером, потом тощему мальчишке, возможно, на год-два старше меня.
Леди постояла, злобно глядя на дом, словно выискивая недостатки. Я сразу ощутила себя одним из этих недостатков. На секунду выражение лица женщины смягчилось, словно что-то в плавных линиях глыб песчаника привлекло ее, но потом взгляд василиска уперся в мое любопытное лицо… Она словно застыла. Я сжалась, как от удара, и даже отступила от окна. А когда набралась храбрости посмотреть снова, гостья успела подобрать юбки и направилась к крыльцу. Мальчик тащился сзади.
Внизу началась суматоха. Миссис Годстоун вопила, вызывая Сьюзен. Мистер Корбетт, дворецкий, требовал от лакея немедленно внести вещи. Я тихо, как таракан, чувствуя себя столь же ненавистной, выбралась из комнаты и спряталась в своем укрытии у лестничной площадки. Внизу открывались и хлопали двери, сапоги стучали по мрамору, и сварливый женский голос отдавал приказания:
— Немедленно ведите меня к брату. И разведите огонь в комнате, где я обычно останавливаюсь.
«Значит, прибыла сестра отца», — подумала я.
Она и раньше приезжала сюда, конечно, но очень редко останавливалась дольше чем на день-другой. Но сегодня Алисия Пилкингтон, вторая жена Адольфуса Пилкингтона, эсквайра, фермера-джентльмена из Линкольншира, привезла своего смирного одиннадцатилетнего сына Августа, которого публично именовала наследником моего отца.
Они пробыли в доме самую длинную неделю моей жизни, в течение которой поставили хозяйство Старбро-Холла на колени.
Алисия с нескрываемым презрением заявляла, что ее холостой брат не способен управлять благородным домом. А еще она объявила миссис Годстоун, будто ее прямая обязанность — проверить все, включая счетные книги, измерить толщину слоя пыли под кроватями в комнатах ее и мальчика и так далее.
С педантизмом квартирмейстера, которая восхитила бы генералов армии его величества, Алисия проинспектировала шкафы с бельем, кладовые, чердаки, подвалы, туалеты, но не буфетную мистера Корбетта: он защищал дверь подобно дикому кабану, которого травят гончие. Алисия произносила приговор всему, на что падал ее взгляд: от варений и солений до ночных горшков. И вскоре взгляд василиска коснулся меня.
— Почему этот ребенок позорит своим присутствием фамильную детскую? — спросила она Сьюзен, пока я с несчастным видом стояла рядом. — Разве не может она спать с вами или с Бетси, как всякое отродье служанки?
— Хозяин не считает ее служанкой, миледи, — выпалила Сьюзен, поспешно приседая, чтобы ее замечание не показалось непочтительным. — Скорее… родственницей.
— Родственницей? В каком смысле? Говорят, она ублюдок какой-то нищенки. Не понимаю, почему он не отдаст ее в приходской приют?
Ничего не скажешь, абсолютно новый взгляд на мое происхождение. Судя по ее осуждающему взгляду, отцу следовало сбросить меня в ближайшую канаву и оставить там умирать.
— Не смей глазеть на меня, наглая нахалка! — взвизгнула Алисия. — Сьюзен, ты должна взять ее к себе в постель и, ради ангелов Господних, научить хоть каким-то манерам!
Ту ночь я провела на тонком тюфяке между Сьюзен и Бетси в их комнатке под самой крышей. Я тряслась от холода, хотя Сьюзен постаралась укутать меня в старенькое одеяло.
— Это правда? — спрашивала я. — Я ублюдок нищенки?
Но Сьюзен решительно утверждала, что мой отец скорее всего и есть Энтони Уикем. Это он принес меня домой летней ночью и объявил, чтобы со мной обращались как с его дочерью. Но я сразу поняла: есть два варианта — либо я его ребенок, либо нет.
— Я знаю, что ты благородного рождения, — добавила Сьюзен, подтыкая одеяло под тюфяк. — Даже грязная и одетая в лохмотья, ты казалась хрупкой и нежной, как лепесток цветка. Да и лохмотья были из чистого шелка.