Указы Президента по запрещению Российской компартии – это не что иное, как борьба с инакомыслием. Я это хотел подчеркнуть. История нас учила, что борьба с идеей бесперспективна. Она порождает противостояние. И вот на этом фоне трудно понимать наши властные структуры, которые призывают к консолидации, к гражданскому миру, к согласию, сея своими действиями вражду.

(Материалы дела о проверке конституционности Указов Президента РФ, касающихся деятельности КПСС и КП РСФСР, а также о проверке конституционности КПСС и КП РСФСР. Москва, издательство СПАРК, 1996 год, том 4, стр. 122–124, 127–130)

…Из 60 экспертов нашей «коммунистической команды» руководители группы представителей по обоим рассматриваемым делам В. И. Зоркальцев и В. А. Купцов обратились к Конституционному Суду с просьбой заслушать 25 человек. Но Суд согласился предоставить слово только двум экспертам нашей стороны: мне и Абовину-Егидесу, бывшему диссиденту, впоследствии ставшему членом Социалистической партии Франции. Но Суд признал его выступление политизированным, пропагандистским и лишил слова.

По этой причине я оказался единственным экспертом, получившим возможность выступить на процессе:

Эксперт ОСАДЧИЙ И. П. доктористорических наук, профессор, г. Краснодар. (Присяга принята). Мне как ученому-историку на протяжении 30 лет пришлось заниматься научно-исследовательской работой, связанной с исследованием различных этапов деятельности Коммунистической партии Советского Союза. Основной проблемой изучения была стратегия и тактика Коммунистической партии, социалистической революции в казачьих и национальных районах Северного Кавказа. Однако последние 6 лет я был заведующим кафедрой научного коммунизма, которая затем стала именоваться кафедрой проблем социализма и политологии, и в этой связи вынужден был в значительной степени «расширить» свою квалификацию.

Поэтому предмет, рассматриваемый сегодня в Конституционном Суде, в значительной степени позволяет мне ответственно и с пониманием сути дела говорить о нем. Мне хотелось бы сделать еще небольшое пояснение, которое, может быть, прозвучит парадоксально, но здесь уже звучало немало парадоксальных, совершенно подчас трудно воспринимаемых явлений. На мою долю выпала как ученому-исследователю весьма трудная и сложная судьба. Она заключается в том, что на протяжении 15 лет я многократно защищал и перезащищал кандидатскую диссертацию в Высшей аттестационной комиссии и на протяжении 5 лет защищал и трижды перезащищал на всех этажах ВАКа докторскую диссертацию. Оппоненты, которые тогда боролись против моих научных познаний, адресовали все возражения в адрес четырех партийных съездов и в адрес пяти генеральный секретарей Центрального Комитета партии. Во главе группы оппонентов, стоящих против моих научных утверждений, позиций, стоял немного немало, а один из помощников Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева, и Вы сами представляете, насколько это был серьезный четвертьвековой процесс научной дискуссии, которая хорошо известна не только историкам в научном мире нашей Российской республики. Само собой разумеется, что я не мог не с казать и о другом, что же явилось основой для такого жесткого прессинга против меня как ученого-историка. А обвинения были следующие, что я занимался систематическим протаскиванием в историко-партийную науку эсеро-меньшевистских взглядов, что я отходил от позиций марксистско-ленинской методологии, что я выступал в историко-партийной науке не с классовых позиций. Само собой разумеется, такие обвинения в ту пору следовало воспринимать еще очень серьезно потому, что следовали предложения и требования в адрес партийных съездов и в адрес Центрального Комитета партии: «Покончить с этой эсеро-меньшевистской контрабандой, лишить всех степеней и званий, запретить преподавание курса истории партии, исключить из рядов Коммунистической партии Советского Союза».

Почему я сказал о парадоксальных вещах? Да потому, что сегодня мне приходится защищаться снова, но теперь меня уже упрекают в защите догматизма, консерватизма и тоталитаризма. Таким образом, на протяжении уже теперь трех десятилетий я постоянно нахожусь в эпицентре борьбы, то обвиняемый в протаскивании эсеро-меньшевистской контрабанды, нарушении классовых принципов, то в защите тоталитаризма и догматизма.

Я думаю, что это вступление оправдано. Жестокая судьба ученого заставляет меня максимально взыскательно относиться к каждому положению, нести ответственность за каждое сказанное слово.

Ориентируясь на изучение предмета в Суде, я прежде всего обращал внимание на то, чем должен руководствоваться ученый-историк: на документы и факты, на их подлинность, на их обоснованность, на их доказательность, а также на такие принципы исторической науки, как логическая последовательность, как взаимосвязь, взаимообусловленность, на точность тех или других исторических формулировок или социально-политических категорий, которые используются в Конституционном Суде в процессе рассмотрения данного вопроса.

О противоправном, неконституционном характере Указов Российского Президента, которыми приостановлена, а затем прекращена деятельность Коммунистической партии Советского Союза и Коммунистической партии Российской Федерации, а их имущество передано государству, было уже много сказано известными учеными, правоведами и политологами и здесь, в Конституционном Суде, и на страницах печати. Но, возможно, были объективные причины и факторы, обусловившие необходимость этих мер, или в основе действий Президента лежали иные, может быть, сугубо личные субъективные мотивы? Чем продиктованы Указы, какова их правовая необходимость? Или в их основе лежит политическая конъюнктура?

Без ответа на эти вопросы нельзя до конца разобраться в истинных намерениях и действиях Президента и дать им объективную оценку. Ответы на эти вопросы следует искать прежде всего в самих президентских Указах, чтобы не допустить подмены аргументов и фактов, послуживших основой для их издания, ибо других документов, на основании которых были изданы Указы, мы не имели. То, что представлено здесь стороной Президента в качестве материала, на котором якобы можно было бы основываться для подтверждения оснований для издания Указов, естественно, не может быть, на мой взгляд ученого-историка, признано как документ, как основание.