– Вы скованы, вы как улитка в раковине, а вам нужно освободиться, ваша душа должна вырваться из вас, когда вы играете, и порхать в поднебесье. Я заметил, как вы скользите взглядом по книгам, этого не должно быть.

– Но ведь тогда я буду скользить глазами по прохожим…

– Нет. Они вам будут мешать, поэтому вы перестанете обращать на них внимание, вы будете их игнорировать, не будете замечать. Это заставит вас сосредоточиться и никак не ассоциировать себя с тем местом, в котором вы находитесь.

Ярке ничего не оставалось, как согласиться, но окончательно ее добило то, что Милькер, как только они выбрали место для игры на площади Рынок, сбросил с головы шляпу и положил у ее ног. У девушки дух перехватило от волнения, она отчаянно мотала головой и шептала: «Ни за что… не буду… что вы придумали?» Милькер терпеливо слушал ее и выжидал, чувствуя, что постепенно ее сопротивление становится все менее горячим, потом сказал:

– Начинайте играть, и музыка вас поднимет над городом, вы не должны ничего и никого видеть, вы не должны никого слышать, кроме меня. Вас подхватит волна музыки и понесет.

И Ярка сдалась. С тех пор каждый урок проходил в новом месте Львова – в Стрыйском парке, на Высоком Замке, на Кайзервальде, на Лычаковском кладбище, на Кортумовой горе…

Ярка не знала, что за несколько дней до этого Милькера посетил Ярош и поинтересовался, каким образом можно было бы услышать настоящее «Танго смерти». Старик лишь грустно покачал головой:

– К сожалению, это пока невозможно. Я его одной рукой исполнить не могу. Но даже если бы и мог, у меня нет нот. Тех двенадцати. Ведь в них и не было нужды, я знал мелодию наизусть, я мог ее сыграть хоть среди ночи. Но недавно у меня случился инсульт, память моя хорошенько пострадала, только тогда я опомнился, что не записал нот. Хотя надеюсь, что все же вспомню их.

– Возможно, удастся воспроизвести мелодию. На днях я завершил ее расшифровку из арканумской «Книги Смерти». Арканумцы обозначали ноты буквами. Мелодия, которую они исполняли в обряде смерти, состояла именно из двенадцати нот. Вот они… Возможно, вам поможет также этот диск. Здесь запись танца дервишей.

– Танец дервишей… да-да… Я слышал о нем. В этом танце тоже встроено всего двенадцать неповторимых нот. Все остальные не играют никакой роли, все остальные – лишь фон. Как и в нашем танго, – старик повертел диск в руке, а потом стал вчитываться в ноты, которые расшифровал профессор.

– Должен сказать, что когда я присутствовал при исполнении танца дервишей, со мной произошли странные вещи. Я будто покинул свое тело и поднялся над землей. А потом, видимо, вообще потерял сознание. Больше я его не слушал. Мне было страшно. Возможно, такие же чувства испытывает человек, когда умирает.

Милькер посмотрел на него задумчивым взглядом.

– Кажется, мы близки к истине. Но… есть некоторые проблемы. Допустим, мне удастся воспроизвести ноты. Но кто их исполнит? Дело в том, что там есть такие нюансы, если их не учесть, действие этой мелодии будет таким же, как у любого другого танго. Человеческое ухо не способно различить этих нюансов, но способно на них реагировать. Если не знать секрета исполнения, то дайте эти ноты даже величайшему виртуозу – толку не будет.

– Как же вам удалось?

– Калькбреннер зашифровал ноты. Но мне удалось их расшифровать. Руководствуясь его указаниями, я сумел исполнить это танго… – Милькер снова присмотрелся к нотам, и лист задрожал в его руке. – Кажется… кажется, – прошептал он взволнованно. – Это что-то похожее… похожее на ноты «Танго смерти»… Но я должен убедиться. Это не займет много времени. И еще… – Он обеспокоенно посмотрел на Яроша. – Я все это время искал себе ученика или ученицу… Человека, которого мог бы научить исполнять это танго так, как исполняли его мы… Но я всякий раз терпел поражение… Хотя с надеждой я не расстаюсь…

Вскоре после того, как я чуть не угодил в тюрьму, меня решили призвать в армию. Мама сразу заявила, что не отдаст своего любимого сыночка, что поднимет на ноги всех своих знакомых, лишь бы спасти меня от набора, но я заверил ее, что и сам могу выпутаться из этой истории, и смело отправился на медицинскую комиссию, прикидываясь глухим. Ну, не совсем, а только на одно ухо. Доктора вынуждены были мне кричать, как в лесу, а я отвечал им так же громко. Тогда они велели мне подождать в соседней комнате, где таких же глухих и глуховатых набралось уже с добрый десяток. Некоторые из них, полагая, что находятся в безопасности, уже не валяли дурака, но только не я, потому что я не был уверен, что среди нас нет шпиона из комиссии и что никто за нами не подглядывает. Но вот нас вызывают, снова заходим и становимся пред ясные очи докторов. Нам велели выстроиться в ряд, мы стали, и тогда один из докторов наклонился к другому и сказал тихо, но внятно:

– Пан Миховски, может, проверим их вестибулярный аппарат?

– Да, пан Жмиховски, – ответил тот так же тихо, – мы им прикажем постоять на одной ноге.

– Отличная идея! Ни один глухой с этим не справится, ему не позволит вестибулярный аппарат. – И уже вслух: – Прошу всех поднять левую ногу и постоять на правой ноге пять секунд.

Как и следовало ожидать, все эти глухие тетери бухнулись на пол, и только я, как тот сиреневый куст, остался стоять, потому что мой вестибулярный аппарат не поддался на провокацию, и стоял бы я еще дольше, если бы доктора не принялись уже просто орать, как бешеные, и руками махать. Ну и комиссовали только меня одного. А за то, что я поступил так мудро, я должен был благодарить исключительно дядю, который лет двадцать назад провернул такую же штуку.