Сейисо отметил, что Джексон действовал как очень хорошо подготовленный солдат, что было удивительным, поскольку он не получил такой подготовки. Мы допросили двух других товарищей, которые тоже открыли огонь, но они сообщили, что не видели противника. «Мы хотели показать, что мы бдительны», — было сказано нам.

— Прошлой ночью было довольно темно, — сказал я Сейисо. — Луны не было. Давай попросим Джексона повторить его действия сегодня ночью.

Это была ещё одна тёмная ночь. Несколько человек из нас стояли с Джексоном на балконе казарм. «Хотя ещё нет двух часов ночи, но можно ли сказать, что темнота примерно такая же, как и вчера, когда ты открыл огонь по противнику?» — спросили мы Джексона. Он согласился.

«Хорошо, — сказали мы ему. — Мы разместили товарищей там, где, как ты сказал, ты видел врагов. Посмотри внимательно и скажи, сколько человек ты видишь, и где они находятся?»

Вместе с Джексоном мы вглядывались в сторону ворот и ограды по периметру. Я напрягал глаза, но не видел ничего дальше, чем в пяти метрах.

Через некоторое время Джексон сказал:

— Кто-то стоит в воротах.

— С какой стороны? — спросили мы.

— С левой.

— С чьей левой? С нашей, когда мы стоим лицом к ограде или с левой стороны от него?

— Слева от нас.

— Кто-нибудь ещё?

— Несколько человек вдоль ограды справа по направлению к штабу.

— Как далеко от ворот? — спросили мы.

— Примерно тридцать метров, — ответил он.

— Эй, товарищи, — крикнул Сейисо, — включите свои фонарики.

Засветились три огонька. Один из них был в 15 метрах от нас прямо перед воротами и на 10 метров внутри лагеря. Остальные два огонька размещались далеко от тех мест, на которые указывал Джексон.

Было ясно, что Джексон врал. Было решено отправить его в Луанду, чтобы департамент безопасности мог более основательно расследовать его прошлое. Хотя его поведение могло объясняться просто тем, что он рассердился, но то, как он умело спрыгнул с балкона и занял положение для стрельбы, вызвало подозрение, что он является вражеским агентом. И на деле это потом подтвердилось, когда ещё один агент врага предоставил информацию о нём.

Моя первая ночь в лагере оказалась весьма богатой событиями, и я с нетерпением ожидал возможности начать занятия. Они проходили под огромным баобабом, потом под импровизированным навесом из травы, поддерживаемым потрескавшимися жердями. Мои студенты сидели на деревянных скамейках, а я писал ключевые слова и идеи на самодельной школьной доске.

В лагере было примерно 150 новобранцев. Они занимались по общей подготовительной программе. Из Кибаше они должны были отправиться в Ново-Катенге — наш основной лагерь на юге страны, где они должны были проходить шестимесячный курс.

День начинался в пять часов утра с физзарядки. К пяти тридцати товарищи умывались в ручье. Через несколько недель нам пришлось прекратить пользоваться душем, потому что вода в источнике иссякла. В шесть тридцать в столовой на улице под жестяной крышей начинался завтрак. Когда у нас была мука, то мы ели свежеиспечённый хлеб. Его выпекали в простой печи, вкопанной в красную глинистую почву. Иногда у нас была кукурузная каша и всенепременный сладкий чай. Изредка появлялось сгущенное молоко, что очень поднимало наш дух.

К семи часам лагерь строился и начинались доклады командиров взводов командирам подразделений и дальше до начальника лагеря о том, сколько человек в строю, сколько — в караулах, сколько больны и так далее. За этим следовали утренние сообщения о последних новостях, готовившиеся товарищами из информационной группы, которые следили за сообщениями различных радиостанций.

Взводы маршировали на занятия, организованные по тем принципам, с которыми я познакомился в Восточной Германии. Инструкторами были активисты АНК, которые получили подготовку за границей. Занятия продолжались до часу дня, когда объявлялся перерыв на два часа для обеда и полуденного отдыха. Как и другие инструктора, я проводил утром шесть занятий продолжительностью 50 минут каждое с десятиминутными перерывами. Расписание менялось. Если взвод уходил в буш на тактические занятия или на стрельбище, то он мог отсутствовать в лагере всё утро. Такие занятия, как изучение оружия, топография, инженерное дело, первая медицинская помощь и самооборона без оружия могли продолжаться сразу два часа. Политзанятия считались одним из главных предметом наряду со стрельбой и тактикой, и они продолжались до четырёх часов кряду.

Во время полуденного перерыва был обед. Когда на наших складах в Луанде были необходимые запасы и транспорт функционировал нормально, то обед был похож на тот ужин, который я ел в первый же вечер по прибытии в лагерь. Продовольствие поступало в основном из Советского Союза, стран социалистического лагеря, скандинавских стран и Голландии.

Его привозили в лагерь на грузовиках АНК и держали в большом, похожем на амбар здании, в котором раньше, очевидно, хранили кофе. Мы получали суп в концентратах, мешки кукурузной и пшеничной муки и риса, консервированную говядину, свинину и рыбу.

Самыми популярными консервами была тушёная свинина из Советского Союза, на этикетке которой было напечатано — «Слава». Когда тушёнка прибывала, то те из нас, кто говорил по-русски, развлекали остальных, заявляя: «Слава Советскому Союзу». Консервированную рыбу из Китая товарищи называли «Мао Цзедун». Продовольствие прибывало неравномерно, и иногда у нас на протяжении недель был только «Мао Цзедун» и рис.

Однажды в Кибаше все запасы продовольствия вышли и в течение одного дня мы могли только кружками пить кипяченую воду. Обеспечение продовольствием было обязанностью одного товарища, который служил в штабе лагеря и которого впоследствии все звали «Логистико» [36] . Когда продовольствия не хватало, то «Логистико» покупал у крестьян касаву — которая в варёном виде превращалась в плотную кашу. Крестьяне, однако, отказывались продавать нам скот, который интересовал нас больше всего.