Ночью прошел летний ливень, и воздух стал прохладным и свежим, напоенным ароматами цветущих деревьев. В дождевых лужах плавали розовые лепестки бугенвиллеи. При виде их в такой восхитительный день, идя рядом с Ниной, я почувствовала, что смогу вновь обрести чувство связи с родным домом.

Последние десять дней прошли спокойно. Время мое уходило на хозяйственные дела, а также на долгие разговоры с Ниной. Сестра без конца расспрашивала меня о Севере, квакерах, об Израэле. Я надеялась избежать любых упоминаний о хозяине Грин-Хилла, однако слова о нем так или иначе срывались с моих уст. Подарочек меня избегала. К счастью, в городе не происходило ничего необычного, слухи о бунте рабов постепенно утихали, и жители города возвращались к своим делам. Я решила, что чересчур бурно на все среагировала.

В то утро на мне было «платье аболиционистки», как называла мои наряды мать. Как квакерше, мне разрешалось носить лишь такую одежду. Бог свидетель, я была этому искренне рада. За завтраком, узнав о намерении посетить собрание квакеров и взять с собой Нину, мать закатила настолько ожидаемый скандал, что мы с Ниной проигнорировали его. Хорошо хоть она не знала, что пойдем мы пешком.

Подойдя к рынку, мы услышали в отдалении топот ног, а потом крики. Когда мы заворачивали за угол, мимо нас, подхватив юбки, промчались две рабыни. Навстречу двигалась по крайней мере сотня южнокаролинской милиции с саблями и пистолетами на изготовку. По бокам шли стражники с мушкетами вместо обычных дубинок.

Было рыночное воскресенье – день, когда на улицах разгуливает много рабов. Замерев, мы с Ниной наблюдали, как они в панике разбегаются от конных гусар, а те преследуют их с криками «разойтись».

– Что происходит? – спросила Нина.

Оцепенев, я смотрела на это столпотворение. Мы оказались у дверей кофейни «Каролина», я хотела нырнуть внутрь, но дверь оказалась заперта.

– Надо вернуться домой, – сказала я Нине.

Мы собрались уйти, но в нашу сторону в панике бросилась уличная разносчица, рабыня лет двенадцати, и, споткнувшись, опрокинула нам под ноги корзину с овощами. Мы с Ниной, не задумываясь, наклонились и стали помогать ей – собирать редиску, капусту и картофель.

– Отойдите! – прокричал мужчина. – Вы!

Подняв голову, я увидела офицера на лошади, которая рысцой приближалась. Он обращался к нам с Ниной. Мы выпрямились, а девочка продолжила собирать свой товар.

– Мы не делаем ничего плохого, – удивилась я.

Офицер остановил лошадь. Смотрел он на мое платье, а вовсе не на репу у меня в руке.

– Вы квакерша?

У него было крупное костистое лицо со слегка выпученными глазами, отчего он выглядел более устрашающе, чем на самом деле, но в тот момент я не мыслила логически. От ужаса мне сдавило гортань, и мой бедный язык утратил способность шевелиться.

– Вы меня слышали? – спокойно поинтересовался он. – Я спросил, не одна ли вы из тех религиозных отступников, которые баламутят против рабства.

Я шевелила губами, но звуки не выходили. Нина подошла ближе и взяла меня за руку. Я знала, она хочет ответить за меня, но, сдержавшись, ждала. Прикрыв глаза, я услышала крики чаек в гавани. Представила, как они скользят на воздушных потоках и отдыхают на волнах.

– Да, я квакерша, – сообщила я без запинки, которая почти всегда предшествовала моим фразам.

Нина с облегчением вздохнула.

Почуяв перебранку, двое белых мужчин остановились поглазеть. У них за спиной пробежала прочь девочка с корзиной.

– Как вас зовут? – спросил офицер.

– Я Сара Гримке. А вы, сэр, кто такой?

Он и не подумал ответить.

– Вы, конечно, не дочь судьи Гримке?

– Да, он был моим отцом. Скончался три года назад.

– Хорошо, что не дожил до этих времен и не видит вас сейчас.

– Прошу прощения, но я не понимаю, почему моя вера вас беспокоит.

Казалось, я свободно парю в воздухе. Я вспомнила, как плавала в море в Лонг-Бранч в день, когда отец лежал больной в постели. Как я плавала вдали от страховочного каната.

До нас наконец дошла колонна милиции, которую возглавлял конный офицер. Его лошадь беспокойно задергала головой, а офицер, стараясь перекричать шум, произнес:

– Из уважения к вашему отцу я вас не задержу.

Тут вмешалась Нина:

– Какое право вы имеете…

Я перебила ее, не позволив нырнуть в воды, которые становились все опаснее. Как ни странно, к себе я жалости не испытывала.

– Задержать меня? – спросила я. – На каком основании?

К двум зевакам присоединилось еще несколько. Мужчина в воскресном утреннем сюртуке плюнул в нашу сторону. Нина крепче сжала мою руку.

– Ваши убеждения, даже ваш внешний вид подрывают порядок, который я пытаюсь здесь поддержать, – сказал офицер. – Вы нарушаете покой добрых горожан и подталкиваете рабов к нежелательным идеям. Даете пищу бунтарским настроениям, которые появились в нашем городе.

– Какие бунтарские настроения?