– Ой, до-о-ча вернулась! Проголодалась, доченька? Садись, поешь с нами.

Вовчик в новом чёрном в белую тонкую полоску костюме, в синем переливающемся галстуке, в фетровой шляпе и в чёрных лакированных ботинках на босу ногу сидел развалившись на стуле и сосредоточенно ковырялся спичкой в зубах.

Верка тоже была в обновках. Её красивую фигуру, единственное, что не испортил разгульный образ жизни, облегало красное кримпленовое платье с многочисленными оборками вокруг декольте. На ногах были новые зимние сапоги. А в ушах раскачивались янтарные серёжки.

«Теперь понятно, на что ушли деньги от продажи моих вещей».

На столе же, как и вчера, кроме селёдки, хлеба, колбасы и пустой бутылки водки, ничего не было. Правда, водка была чуть подороже да колбаса не ливерная, а докторская. Как видно, мать не утруждала себя приготовлением пищи да и не разнообразила меню. Ей достаточно было простой закуски. Главное, чтобы на столе стояла водка, а всё остальное её не очень-то интересовало.

Рита отрезала себе кусок колбасы и хлеба, ушла за шкаф, села на свою кровать и стала ужинать.

– Ритка, что за манеры?! – возмутилась мать. – Чему тебя только Бронтозавриха учила? Сядь за стол по-человечески, поешь с нами за компанию, выпей. Ты что, обиделась на меня? Брось. Я же люблю тебя. Да-да, Вовчик, не смейся, я люблю свою дочь, моего маленького Лягушонка. Не веришь? Вот, посмотри. Лягушонок, иди ко мне. Я тебя поцелую.

Рита не реагировала на её пьяные речи.

Верка захихикала.

– Вовчик, а если я поцелую Лягушонка, она превратится в Царевну-лягушку?

Почему-то эта мысль показалась Верке такой смешной, что она ещё долго хохотала, не в силах остановиться.

– Лягушонок в коробчонке. Ой, я не могу! Лягушонок превратится в царевну. Царевна в нашем болоте. Ты представляешь? Царевна в нашем вонючем бараке! Ой, я ща умру! – внезапно Верка перестала смеяться. Она стукнула кулаком по столу. – Никогда она больше не будет царевной! Легушовская порода теперь будет простой уборщицей. Как и я.

Рита, не раздеваясь, легла на кровать, отвернулась к стене и заснула.

Мать с Вовчиком пропьянствовали целую неделю. Рита старалась уходить из дома. Но гулять по городу в такой одежде, какую ей купила мать, девочке было стыдно. Поэтому она бродила по малолюдному району вокруг барака, заходила в парк, гуляла по заснеженным аллеям. И лишь окончательно замёрзнув, возвращалась в барак.

Наконец-то мать пошла на работу.

– Я сегодня договорюсь с начальством насчёт тех двух домов. А завтра уже пойдёшь со мной убираться, – сообщила она перед уходом.

Рита отвернулась к стенке, закрыла глаза и попыталась досмотреть свой сон, в котором жива была бабушка, Рита жила в красивом высоком доме и в гости к ней пришёл с большим букетом садовых ромашек Женька.

«Неужели всё это было когда-то в моей жизни?! Или это был всего лишь сон, прекрасный сон? Закрыть бы глаза и не открывать их до тех пор, пока не вернётся Женька и не заберёт меня отсюда».

Рита попыталась опять попасть в тот же сон. Для этого она стала представлять подробности обстановки их с бабушкой дома.

«Вот я захожу в зал, прохожу мимо буфета со старинными фарфоровыми тарелками в витрине, огибаю стол, накрытый вышитой белой скатертью, подхожу к комоду с висящей над ним картиной в позолоченной раме, разглядываю сельский пейзаж с уютным домиком посреди цветущего сада. В это время ко мне тихонько сзади кто-то подкрадывается. Он закрывает своими большими тёплыми ладонями мои глаза. Женька!»

Рита вдруг чувствует, что к ней действительно сзади кто-то прислонился. Тихо скрипнул диван, и Рита очутилась в крепких объятиях. Она открыла глаза, но вместо Женьки она увидела отёкшее от запоя лицо Вовчика. Он дыхнул на неё перегаром и полез целоваться. Риту чуть не стошнило. Она стала вырываться из мерзких объятий, но Вовчик не уступал, и между ними завязалась борьба.

– Ну что ты брыкаешься? – зашептал Вовчик. – Успокойся. Будь со мной поласковей, и тогда всё у тебя будет. Я тебе и шубку новую куплю, и сапожки как у Верки. Хочешь?

– А на что ты мне купишь? – усмехнулась Рита. – У матери денег попросишь?

Вовчик, видя, что Рита заинтересовалась, прекратил борьбу и начал переговоры.

– Почему у матери? – обиделся он. – У меня и свои деньги имеются.

– Откуда? Своровал?

– Не своровал, а взял причитающуюся мне долю. Ты что думаешь, я за бутылку водки с Веркой живу? Да посмотри, какая она и каков я. Она уже старая, потрёпанная, опустившаяся баба. Мне иногда блевать охота, как посмотрю на её совиное лицо. Ей цена в базарный день три копейки. А я молодой, красивый, полный сил парень. Я себе цену знаю! И Верка меня ценит. Она знает, что я у неё деньги беру, и молчит. Значит, согласна. Так что у меня приличная сумма уже накопилась. Четыреста двадцать один рублик и сорок две копейки! Поэтому, Ритка, будешь моей – я тебя баловать стану, приодену.