В таких письмах (а они идут отовсюду — из сельских и городских школ, от учителей, окончивших институты и педучилища) слышится тот голос, которого, к сожалению, нет в учебнике, — голос ищущего, думающего человека, который говорит о школе «изнутри», а не со стороны.

Вот книжки ленинградских учительниц Н. Долининой и Л. Ковалевой. Они рассказывают о своих учениках, об их родителях. Живой голос, живая мысль, ни тени поучения, а вместе с тем какое это превосходное пособие для молодого учителя! Нельзя (и не надо) поступать в том или ином случае точно так, как поступили Долинина или Ковалева, но их рассказ непременно разбудит мысль, ибо то, о чем они рассказывают, есть живая школа, живые дети, а не манекены из инструкции.

Наука о школе рождается в школе, только в школе. И если бы педагогические институты помнили о тех, кто каждый год разъезжается из их стен во все концы страны, если бы следили за их работой и собирали по крупицам их опыт, если бы учащиеся в педвузах студенты могли вместе со своими преподавателями следить за этой работой и думать о ней, — вот тогда, быть может, будущая учительская молодежь еще на студенческой скамье причастилась бы к трудной работе, где каждая минута — творчество, где каждый час приносит новую, еще никем не испытанную трудность и требует нового, еще никем и никогда не принятого решения.

1962 г.

Небольшая комната набита битком. Здесь и заведующий районным отделом народного образования, и заведующий районным отделом здравоохранения. Здесь представители милиции и директора школ. Это комиссия по делам несовершеннолетних при одном из районных исполкомов Ленинграда. Задача такой комиссии — бороться с безнадзорностью. Не дать совершиться преступлению. И понять — что сбивает подростков с пути?

В комнату входят трое — отец, мать и сын. Это семья Петровых. Представитель милиции сообщает:

— Боря Петров учится в седьмом классе. Летом нашел в лесу ржавый револьвер, почистил его, привел в боевую готовность и стрелял из него. Второе нарушение имело место в школе: взял из химического кабинета соляную кислоту и выплеснул на ученицу, чем привел в негодность одежду и причинил легкое телесное повреждение.

Перед комиссией чисто одетый, аккуратно подстриженный мальчик. Он упорно смотрит вниз, на носки своих башмаков. Отвечает невнятно, слов почти не разберешь. Наконец удается понять: он взял из шкафа соляную кислоту потому, что она сводит чернила.

— Образно говоря, хотел подчистить дневник? — спрашивает кто-то из членов комиссии.

— Да.

— А зачем плеснул кислотой на девочку?

Молчит. Упорно, намертво молчит.

— Хорош, нечего сказать! — говорит Лидия Ивановна, председатель комиссии. — Ну что ж, послушаем твою маму. Что вы можете сказать, гражданка Петрова?

Борина мама швея. Одета очень скромно, лицо исхудалое, измученное, руки беспокойно теребят носовой платок.

— Я его воспитываю, — говорит она, — воспитываю, как могу. Я ему говорила: Боря, учись, Боря, иди в кружки, Боря, не хулигань. Муж мой ему отчим и, когда трезвый, тоже воспитывает.

— Так. Послушаем отца. Пожалуйста, товарищ отец!

— Помимо этого, — говорит Борин отчим, — у меня есть еще двое детей — дочь тридцати лет и сын двадцати четырех. Это мои личные дети, но я их не разделял — чужой или родной. Старших я не мог толком воспитывать из-за войны. А этот был при мне. Я пришел в дом, когда ему было два года. Но как мне его воспитывать, когда мы с матерью тянем в разные стороны? Купила ему часы, фотоаппарат, лыжи, коньки, а за какие такие заслуги? Ведь учится-то плохо. Ну, думаю, не пощажу здоровья и буду летом с ним заниматься. Какое! Мать отправила его за город. Там совершается факт с револьвером. Зная мой крутой нрав, жена этот факт от меня скрыла. В отношении последнего поступка с соляной кислотой, это, конечно, безобразие. И учится тоже из рук вон плохо. Я твердо решил с ним в зимние каникулы заняться. Какое там! Шесть раз на елке, два раза в театре, на катке — несчетно! Это уже мать позаботилась. Ну, верно, факт, что я бываю пьян. Не часто, но бываю. Будучи пьяным, у меня появляется придирчивость, не скрою. Я тогда придираюсь и требую. Но я сознаю, что я ему самый родной отец, сознаю, что отвечаю за него и должен воспитывать, но беда, что мы с матерью действуем порознь.

….Разговор с семьей Петровых длится долго. Он мучителен для всех — для матери, отца, мальчишки, для всех членов комиссии. Картина всем ясна, а выход из положения — не очень. Правда, Боря обещал исправиться. Правда, он обещал хорошо учиться. На семью Петровых наложен штраф — десять рублей. Семье Петровых дано много полезных советов. В комнату вызвана новая семья, перед комиссией новое горе, новая неразбериха. Петровы уходят. Что они унесли отсюда? Что поняли? Как будут жить дальше? Этого пока никто не знает.

Новая семья, которая сменила семью Петровых, необычна: две матери, отец и сын. В чем же тут дело?

У Арсения Семеновича Боголюбова была жена Елена Григорьевна. Уехав в командировку на Север, он вернулся оттуда с новой женой. Елена Григорьевна тотчас переселилась к своей матери, оставив мужу квартиру. В новой семье появились дети — Володя и Витя. Но родителям было не до них: беспутная, пьяная жизнь, ссоры, драки. Потом — крупная растрата. Боголюбов был арестован и сослан. Это не нарушило привычного хода жизни: оставшись одна, новая жена Боголюбова — Зинаида Павловна по-прежнему пила, совсем забросила дом, надолго уезжала, оставляя детей без присмотра. Однажды к мальчикам наведалась Елена Григорьевна. Она увидела грязную комнату, заброшенных, голодных детей. С тех пор она стала приходить еще и еще — чтобы умыть, одеть, накормить. Однажды старший, Володя (ему было тогда шесть лет), сказал: «Возьми меня к себе».