– Бессмыслица – никакого побудительного мотива.

– Ах, так вам еще и мотив подавай! Миссис Баллу. Она разыграла со мной представление. На самом деле она – исчадие ада и влюблена в мужа, как кошка. Сумасшедше ревнива. Правда, тогда я выгляжу сущим простофилей, и вам придется меня уволить.

– Я подумаю. Мистер Баллу?

Я помотал головой.

– Теперь ваша очередь. Вы с ним говорили.

– Пока я его отвергаю. Ударить эту женщину по голове пепельницей можно было только в пылу страстей; ему страсти неведомы. Меня интересует другое: почему его волновало, когда Орри впервые услышал о нем?

Я вновь потряс головой.

– Не стоит тратить на это время. Скорее всего, ему просто было любопытно, совпало ли это с переменой в отношении Изабель к Лондону, Сервису и Киплингу, которую он подметил. Вам это не понять. Насчет того, что страсти ему неведомы, я с вами согласен. Хорошо, теперь мисс Джексон. Она – ваш человек; вы пожелали ей удачи.

– Нет. Она твоя.

– Спасибо. Если ей что-то втемяшится, ее уже ничто не остановит. Но если у нее имелась хоть одна причина желать смерти Изабель, я бы хотел увидеть это в цвете и со звуком. В разговорах с десятком их общих друзей Сол и Фред наверняка обнаружили бы хоть намек, особенно Сол. Но они ничего не нашли. В любом случае она исключается, поскольку вы пожелали ей удачи. Так что остается доктор Гамм.

– Фу!

– Вы правы. Тогда не остается никого. В воскресенье вечером вы сказали, что нам придется начинать с нуля. Можете это повторить сейчас. Ни одного просвета среди туч. За ужином, когда вы рассуждали, что власти собираются предпринять с островом Эллис, мне вдруг пришла в голову шальная мысль. Что если вам попытаться договориться с Кремером? Я не шучу. Его люди, безусловно, не пропустили ни одного квадратного дюйма квартиры Изабель, когда искали отпечатки пальцев. Они так быстро вцепились в Орри, что наверняка никого больше не разыскивают. А между тем убийца должен был оставить хотя бы один отпечаток, и он есть в полицейской картотеке. Предложите Кремеру, что в обмен на отпечатки мы передадим ему все, что есть у нас. Дайте ему честное слово – он знает, чего оно стоит. Орри от этого хуже не станет, хуже уже некуда, а нам даст хоть какую-то зацепку. В противном случае завтра даже заняться нечем.

– Нет, – отрезал Вульф.

– Что нет? Если предпочитаете…

В дверь позвонили. Я протопал в прихожую, посмотрел, просунул голову в дверь кабинета и сказал:

– Мистер Баллу. Вид не слишком веселый.

Даже случись с Эвери Баллу такое, что он в один миг лишился бы всего своего состояния и его вышибли бы с поста президента «Федерал Холдинг Корпорейшн», он бы не голодал. В жизни еще не видел более изящно и аккуратно упакованного и перевязанного свертка, чем тот, который Баллу положил на стол перед Вульфом, прежде чем сел в кресло. Любое посылочное отделение Нью-Йорка заграбастало бы такого работника с руками и ногами. Морщинки на лице президента казались глубже обычного, и выглядел он настолько усталым, насколько об этом твердила его жена. Усевшись, он опустил голову и несколько раз потер ладонью брови. После подобного жеста во вторник последовала просьба чего-нибудь выпить. На сей раз, похоже, ему было не до выпивки. Он поднял голову, расправил плечи, посмотрел на Вульфа и сказал:

– Итак, вы говорите, что я не могу ни нанять вас, ни заплатить вам.

– Да, и я объяснил почему, – ответил Вульф.

– Я знаю. Но ситуация… Словом, я хочу, чтобы вы пересмотрели свое решение.

Он повернулся ко мне.

– Вы пообещали узнать, когда этот Кэтер впервые услышал мое имя. Вы узнали?

Я покачал головой.

– И еще вы сказали, что это могло случиться четыре месяца назад.

– Правильно, – сказал я. – Но с таким же успехом – и восемь, и десять месяцев назад.

– Четырех вполне достаточно.

Баллу снова обратился к Вульфу:

– Я знаю, что у вас огромный опыт, но, возможно, вы не очень четко представляете, насколько важна репутация для человека моего положения. Байрон писал о величии и ничтожности имени, но он был поэт. Поэту дозволены вольности, губительные для такого человека, как я. Я вам уже говорил, что принимал исключительные меры предосторожности, посещая мисс Керр. Никто из тех, кто мог меня видеть в ее доме, не способен меня опознать. Я ей полностью доверял и был с ней… более, чем щедр. Поэтому я был абсолютно убежден, что никто не подозревает о моей… слабости.

Он замолк, должно быть, ожидая комментариев со стороны Вульфа. И Вульф подыграл ему.

– Вы должны знать, что единственные надежные тайны – это те, про которые вы сами забыли.

Баллу кивнул.

– Я уже понял, что есть много такого, о чем я должен был знать, но чего я не знал и не знаю теперь. В отношениях с мисс Керр я допустил серьезную ошибку. Я был глупцом. Я должен был предвидеть, что она… тоже могла увлечься. Так ведь и случилось, верно? Она всерьез увлеклась мистером Кэтером?

Вульф посмотрел на меня.

– Арчи?

– Она сгорала от страсти, – заявил я. – Рвалась за него замуж.

– Да, я был глупцом. Но зато теперь мне стало понятно, почему она рассказала ему обо мне, а это очень важно. Она и впрямь была осторожной, но с ним она утратила осторожность. Это ведь логично?

Он ждал ответа, и Вульф вновь ублажил его:

– Да.

– И тогда он узнал мое имя. Никто, кроме него, не знал. Значит, он негодяй и шантажист. В течение четырех месяцев я платил ему по тысяче долларов в месяц. Почти наверняка он также и убийца. Не знаю, почему он ее убил, но он – негодяй.