Настороженные работники внутренних дел с размаху рубанули топорами по канатам, и вся канцелярия на суше и под водой моментально оделась в крепостную броню.

– Да не волнуйся ты, козел оскипидаренный, – угомонил его Елпидифор, – ворожея обещала, что если ты пакостей своим избирателям поменьше будешь творить, то не будут они со смертью на свидание к тебе торопиться.

– Схватить ренегата и посадить на цепь! – скомандовал неусыпно радеющий за державные интересы канцлер.

Мигом подлетели к молодцу непропорционально развитых объемов вертухаи, скрутили ему руки, облапили и поволокли за собой в каземат.

– Ты чего удумал, социальный рудимент? – закричал Елпидифор, сам не свой от праведного негодования. – Я ж твою тухлую генеалогическую смоковницу от окончательного перегноя спас, а ты чем со мной расплачиваешься?

– И то верно, погодите, – остановил канцлер слуг-мутантов. – Вот тебе медаль за отличие в егерской службе – не напрасно же ты собой рисковал в заграничном вояже, – и отправляйся с этой звездою в тюремное помещение на неопределенное пребывание. Когда мне взбредет на ум поохотиться, я тебе свистну.

Долго еще висели в воздухе сочные нецензурные недоумения бравого лесничего Елпидифора, но один лишь лязг засова и звон ключей были ему ответом на все его вопросительные предложения.

Прошел год. У канцелярши, отведавшей заколдованное яблоко, как и предрекал геройский лесник, вылупилась дочка. Папаша был несказанно рад такому чепе, даже отвлекся на время от издевательства над одним вопящим олигархом и на радостях расстрелял с вертолета полную обойму крылатых ракет в провинциальное горное селение. Лесничий Елпидифор опять же был отмечен рюмкой водки и дозволением совершить пятиминутную пробежку на воздухе первой свежести. А сколько шествий и пышностей состоялось тогда! По всей канцелярии прогремели демонстрации возле памятников, на которых канцлер с младенцем в руках вышел сильно смахивающим на кормящую грудью деву Мадонну, как будто легитимный начальник исполнительной вертикали, разуверившись в подмоге медицины, сам непорочно вынул из собственной промежности крошечку-девочку ясельного возраста. Изо всех федеративных окружностей в столицу стекались товарные вагоны с приветом и подношениями. Повсюду три дня и три ночи чиновные слои добросовестно спаивали очумевшее от нечаянной радости население. Венцом торжеств явилось объявление дня рождения дочери канцлера Всемирным Днем Изумления Перед Фактом Жизни, и в последующие года тому, у кого в этот день брови не стояли удивленными столбиками, приказано было без промедления откручивать башку прямо на месте, всеми имеющимися под рукою средствами. По телевизору показали репортаж про счастливое канцелярское семейство и пообещали в награду за отлов государственной преступницы гражданки Ягини нескончаемый полет на околоземную орбиту.

Нарекли родившуюся девочку еще чуднее, чем нашего славного лесничего – именем Архицель. За что невинному созданию досталось столь несуразное соединение звуков – глубокая тайна. Может, стратегически охватывающий канцлер Полкан по совету придворных волхвов дал ей такое отпугивающее название в надежде продлить свое легендарное времяпрепровождение на командном посту и навсегда избавиться от связывающих его по швам обязательств с ведьмой, а может, просто явилась ему такая блажь. Как бы там ни было, но не прошло с поры первого Дня Изумления и шестнадцати лет, как подрывная шпионка, ведьма Ягиня, которую в судебном порядке заклеймили и прокляли, послав к черту лысому, вероломно навестила канцлера, основательно подлечившего свое депрессивно-маниакальное настроение в междоусобных передрягах.

К тому моменту канцелярская страна опять, как на позапрошлой исторической спирали, здорово потучнела и раскраснелась на политическом глобусе, и, если бы не Атлантический океан, то очертания нового царства правды и единодушия приобрели бы идеальную форму планетарного кулачища, направленного в сторону ароматно гниющего североамериканского агрессора, тоже, в свой черед, подровнявшего материковый контур до филигранно отточенной фиги адекватного размера. В самом канцелярстве за этот период произошли маловажные перемены, о которых вкратце можно упомянуть в двух словах.

Во второй срок правления канцлера Полкана независимая прокуратура поставила к стенке всех несогласных с его человеколюбивой политикой еретиков, и население державы сократилось втрое. В третий срок среди оставшихся провели чистку. Очищенным раздали месячный паек, скафандры и ручные пулеметы, а загрязненных бросили на стройку тысячелетия: бурение земного шара до ядра с целью уничтожения исламского фундаментализма тектонической магмой. В четвертый срок случайность помогла добиться желаемого эффекта: на застрявший в земной оболочке бур нечаянно шлепнулся с неба то ли метеорит, то ли сбившаяся с дороги ядерная боеголовка, и на месте исламского фундаментализма возникла любопытная жареная равнина.

Лесничий Елпидифор, между прочим говоря, все это время не сидел сложа руки в бездеятельном покое на тюремной скамье. Куда только ни посылал его канцлер все эти шестнадцать лет, каждый раз заключая с каким-нибудь западным жуликом пари, что этот живучий паразит Елпидифор не вернется живым обратно в темницу, – и на войну с итальянской козанострой его бросал, и в революционной мясорубке неоднократно прокручивал, и в контртеррористические операции с поголовным истреблением террористов заодно с заложниками и спецназом подставлял, и в подводные глубины на розыски волшебных сокровищ без акваланга погружал, и в прокаженном Пентагоне пришибленного лупоглазого инопланетянина на нашу сторону перевербовывать отправлял, – никакая зараза не брала нашего героя. Какого только лиха не отведал верткий Елпидифор – и во дворце Саддама Хусейна, когда по всей арабской земле расползалась огнедышащая каша, целую неделю на лампочке мотался, пока жара не сошла, и в тропическом бурьяне Амазонии от голодного стада пираний и крокодилов сабелькой отмахивался, и с подбитого аэроплана без парашюта на пучок высоковольтных проводов приземлялся, и в океанских толщах, задыхаясь от духоты, шаромыжного Нептуна в очко и в нарды надувал, – все ему нипочем. К тридцати пяти годам он возмужал, окреп и окончательно сложился как несгибаемый приспособленец к любым критическим полундрам. Поэтому ничего нет диковинного в том, что его за отважное поведение полюбила несмышленая дева Архицель. Достигнув полового созревания и обратившись в недостижимое возбужденное наваждение всякого канцелярского мужика, обогащенного эдиповым комплексом, канцелярская дочка в канун шестнадцатого Всемирного Дня Изумления показала родителям невоспитанный язык, отклонив всех иноземных женихов, построенных перед ней в шеренгу заботливым отцом.

– Я, – обратилась она с докладом к толпе, – выйду замуж только за единственного мужчину на свете, за лесничего Елпидифора, потому что он во всех смыслах и положениях меня удовлетворяет, во!

Полкан и без того люто ненавидел популярного вояку, ибо какие только бюджеты и валовые продукты из-за его охотничьих подвигов не просаживал иностранным подлецам, жадным до наживы, азартный канцлер всякий раз, когда несгораемый и непотопляемый Елпидифор возвращался домой с очередного смертоносного задания отдохнувшим, загоревшим и набравшимся впечатлений. А тут еще родная дочь осрамилась перед всем мировым сообществом, высказав публичную симпатию к окаянному охотнику. Подавившись бешеной слюной, канцлер чуть самостоятельно не лишил дочку девической добродетели, но удержался в рамках приличий, лишь озверело забросал гранатами весь батальон женихов, напрочь состоявший из одних только заграничных принцев, залил скорбь молочным коктейлем, а потом пошел искать утешение в борделе. Ох, и тяжело же королям вести общественно-полезную работу и еще нести на своих плечах такую обузу, как подрастающая дочь!