Когда накал подогреваемой алкогольными градусами дискуссии поутих, Скряба, до той минуты флегматично вытиравший стаканы вафельным полотенцем, неожиданно спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

«А чего вы так завелись?»

«Да ты же слышал, какую хрень очконавт нес!» – выкрикнул кто-то из сидящих за столиком.

«Ну хрень не хрень, а кое в чем этот хлыщ прав. – Бармен отставил в сторону очередной надраенный стакан. – Про одомашнивание мутантов он, конечно, хватил, но про государство подметил отчасти верно. Каждый из вас считает вполне нормальным прийти в бар, купить снарягу, еду, информацию, посидеть в тепле, выпить, отдохнуть. Вы все знаете, что я сам в Зону не хожу, на пупе между аномалий не ползаю и зверье по оврагам не гоняю. Но при этом любой может у меня узнать, где в Зоне нынче пошукать стоит, а куда лучше не совать свой нос. Правильно?»

«Ты к чему клонишь-то, Скряба?» – спросил Терапевт, принимаясь за вторую порцию любимого им темного пива.

«К тому, душа моя, – ответил бармен, – что это называется умным словом „инфраструктура“. Вот возьмем „Сталкер-бит“. Три года назад, когда еще даже мутантов не было – Худой помнит, – никто и не думал, что по Зоне можно будет ходить с наладонником, совместно в живом режиме заполнять карты аномалий, заглядывать в общий архив, рассчитывать время переходов и, случись что, быстро оповещать своих. В сеть угроханы деньги, время, знания, нервы. И сейчас эта сеть воспринимается как само собой разумеющееся. Многие без наладонника за Периметр даже не сунутся. Это я для примера сказал, а можно много чего вспомнить, чего раньше не было. Все это вертится, и от этого верчения всем только лучше. Это и есть экономическая модель, одна из граней нашей внутренней политики. Никто не собирается отрицать, что я знаю, о чем говорю?»

Спорить с человеком, у которого все схвачено, оплачено и налажено, никто не собирался. Скряба пережил не один десяток бродяг, пережевал и выплюнул не одного конкурента. Его пухлые, но цепкие руки держали множество информационных нитей, а в голове хранилось огромное количество сведений разной степени ценности, накопленных за годы работы в баре. Собственно, сам бар с облезлой, но идеально чистой стойкой, кухней, подсобными помещениями и прочим был только верхушкой айсберга. Малой частью хорошо укрепленного торгового форпоста, выступающего в качестве связующего звена между миром Зоны и большим миром. Не будь его – многим из присутствующих пришлось бы самостоятельно решать огромное количество проблем. А их у сталкеров и так предостаточно. Кому, как не самим сталкерам, это знать.

Выждав немного, бармен продолжил излагать ход мыслей своим немного гнусавым голосом:

«Ну вот. Так что здесь очконавт прав. Не безоговорочно, не во всех деталях, но все же. Однако, – Скряба хитро прищурился, – есть в его теории дырка. Большая такая. И через эту дырку вся теория – фьюить – улетает в тартарары. Сказать или сами найдете?»

«Давай сам, чего тут гадать», – сказал Терапевт.

«Вашего брата он недооценивает. – Бармен поучительно поднял вверх указательный палец. – Сталкер – это не бомж вокзальный. Стал бы я со всяким отребьем дела вести. И не будь сталкеров, половины самых ценных артефактов не видать ученым, как своих ушей. Даже не знали бы, что такие водятся. Потому что за зарплату ни одна военная морда не сунется в те места, куда сталкер проскользнет от жадности, бедности или просто любопытства. Не будет никаких рельс без сталкеров. Так что не берите в голову, бродяги. Прав не прав – какая разница. Вы без него проживете, а он без вас. Делов-то».

«Ты, Толик, еще одно пропустил, – произнес Медведь. Только этому двухметровому гиганту-ветерану и его родному младшему брату Профессору бармен позволял называть себя по имени. – Зоне не нужна стабильность. В ней не работают законы, про которые тот очкарик задвигал. В ней вообще непонятно, что работает, потому что сегодня это есть, а завтра этого или нет, или это так изменилось, что не разберешь это оно или то. Зона живет войной. Мир в ней невозможен просто потому, что невозможен вообще. И если кончится война – кончится Зона».

«Согласен, Гриня. – Скряба кивнул и взглянул на висящее над баром широкое электронное табло, отображавшее сейсмограмму, уровень радиации и прочие сведения об обстановке в Зоне, передаваемые специальными датчиками. – Ну что, бродяги?! Времени у нас куры не клюют, так что всем по традиционной соточке за Серую радугу! От заведения. Сапсан, подставляй стопку!»

В своей небольшой речи Медведь выразил мысль, которая сидит в подсознании у каждого сталкера. Зона есть война. Ну и деньги, разумеется. Хотя они, как считал Сапсан, были не главным стимулом для большинства сталкеров. Для некоторых деньги так и вовсе являлись побочным эффектом. Приятным бонусом к возможности удовлетворить второе после полового влечения первобытное желание каждого мужчины – желание победить.

Победить кого-то в Зоне – значит продлить себе жизнь. Проиграть – умереть. Сейчас эта простая как кулак аксиома вертелась в голове Сапсана, занявшего позицию рядом с одним из заколоченных окон. Отсюда открывался хороший сектор обстрела – для того чтобы подобраться к входной двери и не схватить при этом заряд дроби из обреза, «приоритетовцам» пришлось бы выкуривать Сапсана гранатами. Но для их прицельного метания надо сначала подойти ближе. И попасть, разумеется, на мушки «калашей» остальных сталкеров, которые рассредоточились по другим окнам.

В доме остались все, кроме Тюленя, – тот залег с «винторезом» снаружи, на небольшом холме с левого фланга, метрах в двухстах от базы. Его задачей было пресекать любые попытки «приоритетовцев» к отступлению и одновременно с этим следить, не подтягивается ли к ним подкрепление.

Патронов для винтовки было совсем немного, поэтому Шалый разрешил молодому снайперу стрелять лишь в том случае, если «приоритетовцы» пересекут проволочную линию обороны и подойдут вплотную к зданию. Наверняка бригадир с удовольствием распек бы Тюленя за трату боеприпасов на бой с собаками, но в присутствии Сапсана и зэков решил, видимо, этого не делать.