— Вот она! — взволнованно воскликнула Зинаида, показывая на цветную репродукцию картины, изображавшей черноволосую, таинственно улыбающуюся молодую женщину в красно-белом одеянии с большим декольте.

— Франс Халс, «Цыганка», масло, 90 на 120 сантиметров, точное время написания неизвестно, предположительно 1628–1630 годы, Ленинград, Эрмитаж, — прочитал Назаров аннотацию, — и сколько эта «Цыганка» может стоить?

— Сейчас попробуем найти, — пробормотал Благодаров, листая толстый каталог.

— Цены как таковой там, конечно, нет. Максимум, что можно найти в каталогах, это предполагаемая стартовая цена аукциона, — пояснила Зинаида. — Конечно, какое-то представление о стоимости каталог дает, но только самое приблизительное. В конечном итоге стоит картина столько, сколько готов заплатить покупатель.

— Ну примерно сколько, как ты думаешь? — нетерпеливо поинтересовался Назаров.

— Не знаю, я к подобным полотнам не приценивалась, но, думаю, очень много. Халс приравнивается к таким мастерам, как Рембрандт, Ван Дейк. А это очень круто.

— Ого! — раздался изумленный возглас Благодарова.

— Нашел? — возбужденно спросил Олег. — Сколько?

— Три миллиона, — прошептал Благодаров.

— Долларов? — уточнил Олег.

— Фунтов.

— Ого!

— Не попугайничай, это я сказал «ого!».

— Тут я с тобой согласен. А почем нынче фунт?

— Черт его знает, доллара полтора. Надо в «Известиях» посмотреть.

— Да ладно вам, — остудила разгорячившихся друзей практичная Зинаида, — вы будто и правда эту картину продавать собираетесь. Что делать-то будем?

— Я думаю, это как раз то, что нам нужно, — уверенно заявил восстановивший хладнокровие Благодаров. — Давай, Зинаида, срочно делай копию, а мы с Олегом собираем чемоданы и едем в Москву, согласно утвержденному плану.

Поезд прибыл в Москву в полседьмого утра. Звонить решили вечером, чтобы наверняка застать нужного человека дома. Поэтому, не теряя даром времени, компаньоны отправились в Лужу, где нагрузились товаром так, что пришлось нанимать такси, чтобы довезти его до гостиницы.

С картиной то ли выйдет, то ли нет, а жить на что-то нужно.

Устроившись в гостиницу и пообедав, зашли в видеосалон, чтобы как-то убить время. Фильм, значившийся в рекламке как эротический, был настолько глуп и неинтересен, что пришлось уйти с середины.

Оставшееся время друзья приятно провели в пивной, пожалев, что не пошли туда сразу.

Льву Владимировичу Троицкому друзья звонили по междугородному телефону-автомату, расположенному в вестибюле гостиницы «Заря».

Сами они жили в «Ярославской», но из своей звонить опасались.

Более того, чтобы изменить на всякий случай свой голос, Благодаров надел на нос предусмотрительно заготовленную и привезенную с собой бельевую прищепку. Они где-то слышали, что так поступают дикторы, подпольно озвучивающие пиратские видеофильмы. Опустив жетон в прорезь автомата, Благодаров набрал нужный номер. Вскоре в трубке раздался скрипучий голос Троицкого:

— Слушаю вас.

— Здравствуйте, — прогнусавил Благодаров, — мне нужен Лев Владимирович Троицкий.

Голос Благодарова был настолько похож на голос переводчика только что виденного фильма, что Назаров, втиснувшийся в тесную будку вместе с приятелем, захихикал, зажимая рот рукой.

— Слушаю вас, — повторил Троицкий.

Благодаров негодующе взглянул на Олега и продолжил:

— До меня дошли слухи, что вы приобретаете хорошие картины. Это правда?

— Простите, с кем имею честь?

— Неважно, если это правда, мы успеем познакомиться поближе, если нет, тогда какой смысл?

— Пусть будет так. Что вы подразумеваете под словом «хорошие»?

— Хорошие, значит, хорошие. Ценные, если другими словами. Так да или нет?

— В каком-то смысле да, но что конкретно вы желаете предложить?

— Халс вас интересует?

— Что?! Франс Халс, я не ослышался? В будке становилось душно, дверь в целях конспирации была плотно закрыта. Прищепка, мало того, что не давала дышать, еще так сильно сдавила нос, что не было мочи терпеть. Назаров продолжал сдавленно хихикать, зажимая рот рукой, только этот смех все явственней становился похожим на нервный.

Благодаров снял со своего носа прищепку и нацепил ее на назаровский. Дышать стало легче, да и смех сразу прекратился.

В трубке слышался взволнованный голос: