— Какое?

— Вы в присутствии вашей матери пообещаете, ну, дадите слово чести спортсмена…

— Откуда вы знаете, что я спортсмен?

— Моя профессия — частный детектив, и я много чего могу узнать даже с одного взгляда!

Тут я гордо выпрямилась на табуретке. Петр опять усмехнулся:

— Да, я действительно имею отношение к спорту, являюсь чемпионом России по боксу прошлого года в полусреднем весе.

— Ну вот видите, а вы мне не верите.

Я обиженно посмотрела на хозяйку квартиры. Она схватилась за уже остывший, наверное, чайник и хлопотливо стала наполнять чашки:

— Я, Татьяна, вам верю, хотя трудно представить весь этот кошмар, о котором вы рассказали…

Руки женщины подрагивали, и вода расплескивалась. Тут опять заговорил Петр:

— Мама, мне тоже кажется, что Татьяна не лжет, однако без каких-либо доказательств поверить действительно очень сложно. И, кстати, я так и не услышал о вашем существенном условии.

— Речь идет о том, чтобы вы не обращались в милицию, когда убедитесь в моей правоте. Это только осложнит или совсем испортит дело, а мне очень важно найти подонка самой. А уж, как его наказывать — через суд или самосудом, — будете решать вы с Тианой…

«Разумеется, если с нею все в порядке», — про себя добавила я.

— Хорошо, я меньше всего хотел бы вмешивать в это дело наши славные органы, — согласился со мной Петр Губченко. Он прошелся по кухне, что-то обдумывая, потом решительно спросил: — Так где же эта ваша кассета?

— Придется ехать ко мне домой. Я не предполагала, что вам потребуются вещественные доказательства.

Петр заявил, что ему надо переодеться и что через пять минут он будет готов. После чего вышел из кухни.

Седая женщина с благородной осанкой, мать двоих славных сыновей (один из которых, увы, в могиле), сидела на табуретке своей кухни, горько ссутулясь, и, как мне казалось, готова была расплакаться.

— Не переживайте так. Алексея все равно уже не вернешь, а этого подлеца мы достанем из-под земли.

Я была свято уверена в том, что говорю.

Женщина всхлипнула:

— Как же такое может быть… ведь он в жизни и мухи не обидел, один спорт всегда на уме, да вот жениться собирался…

— Понимаете, такие люди всегда и были первыми жертвами какой-нибудь дурацкой идеи ненормального идиота. Вспомните, сколько невинных людей угробили фашисты и коммунисты во имя своих идей. И этот выродок Алексеевский из таких же…

Наш нелегкий разговор был прерван Петром, который с мрачным видом стоял на пороге кухни. На нем были мягкие джинсы и черная футболка без надписей. Мускулатура открытых до плеч рук не нуждалась в восторженных комментариях.

«Правильно я сделала, что приехала сюда. Похоже, если все будет нормально, этот парень станет моим неоценимым помощником», — подумала я.

— Мама, мы ушли. Если задержусь, то позвоню обязательно.

Петр Губченко направился к входной двери, а я, попрощавшись с несчастной женщиной, — вслед за ним.

Уже в лифте я сказала:

— Петр, мне так неудобно, но в самом начале я по определенным обстоятельствам не спросила имени-отчества вашей матери, а потом уже стало не до того.

Он внимательно посмотрел мне в глаза и сказал:

— Ее зовут Ирина Сергеевна. Она была спортивным врачом. Сейчас на пенсии. А отец умер год назад от инфаркта, он очень любил Алексея и после похорон…

Петр достал сигарету, помял в руках и выбросил:

— В общем, если этот гад — как его там? — действительно жив, я его собственными руками…

Он сжал кулаки так, что даже мне стало не по себе.

…По дороге ко мне домой мы попали в пробку. Настроения это не улучшило. Петр сидел, молча глядя в боковое стекло, наш водитель крутил радио с волны на волну в поисках неизвестно чего.

Задержка обошлась нам в полчаса времени, а мои внутренние часы тикали все громче: Тиана в огромной беде, зацепок (кроме слабых) пока нет никаких, надо торопиться.

Когда мы наконец добрались до моего дома, я нарушила затянувшееся молчание и спросила:

— Петр, я поняла, что вы с Ириной Сергеевной видели Тиану давно и ничего обо всем этом она вам не говорила?

— Последний раз мы встретили ее на похоронах отца. Но тогда было не до разговоров.

Петр стоял за моей спиной и смотрел, как я вожусь, открывая замки своей двери.

Войдя в квартиру, он огляделся, сдержанно похвалил меня за скромность и аккуратность, выразив при этом удивление моей «холостяцкой» жизнью.