— Убийство эрцгерцога Франца Фердинанда 28 июня 1914 года в Сараево.

Потом появилось лицо Эммы, и новенькая звонко пропела:

— Будем знакомы? Как тебя зовут?

Грета назвала свое имя, опустила глаза и, сама не зная почему, пожала руку новой соседке.

— Отлично, теперь, когда вы познакомились, мы можем продолжить урок? — поинтересовалась Моретти.

Эмма кивнула.

— Итак, Бианки… на чем мы остановились… ах да… ноль.

Грета молчала.

— Убийство эрцгерцога Фр… — зашептала Эмма, повторяя попытку подсказать правильный ответ, но Грета оборвала ее на полуслове:

— Проф, вы ведь знаете, что я хочу сидеть одна.

Не удостоив ее взглядом, проф нарисовала ноль в журнале и прокомментировала невозмутимым тоном:

— Бианки говорит, когда должна молчать, и молчит, когда следовало бы высказаться.

Потом захлопнула журнал и извлекла из своей крокодиловой сумочки учебник истории.

Грета отлепила ноги от стула и чуть съехала под парту, скрестив руки на груди и уставившись в небо за классным окном. Она бы осталась в этой позе до звонка, как обычно, но новая соседка, казалось, решила нарушить ее обет молчания любой ценой. Она что-то быстро нацарапала на клочке бумаге и тайком передала его Грете.

«У Проф силиконовая грудь», — прочитала Грега и не смогла подавить невольно вырвавшийся смешок.

— Тебе весело, Бианки? — испепелила ее взглядом обладательница силиконовой груди.

Нет, весело ей не было. Наоборот, эта рыжеволосая ее сильно раздражала. Грета помотала головой и даже не обернулась в сторону Эммы.

Раскрыв учебник, Моретти со скучающим видом начала пересказывать печальную историю Франца Фердинанда.

Прошло пять минут. И Эмма возобновила атаку новым клочком бумаги: «А также рот и нос. Теперь все это делают. Ты бы переделала свой нос? Да — Нет».

Так, это уже слишком. Соседка перешла невидимую границу. Она вторглась на ее частную территорию. Скомкав бумагу и перекинув ее обратно, Грета прошипела, глядя прямо ей в лицо:

— Может, хватит?

Эмма внимательно изучила глаза напротив и выдохнула с облегчением:

— А! Вот какого цвета твои глаза! Зеленые!

— В эфире — второй эскиз из симфонии La Mer, «Море», Клода Дебюсси, — проинформировало радио обычным грустным голосом. В мастерской послышался робкий плеск арф, за ними на всех парусах пришли духовые и скрипки, а следом громом волн, разбивающихся о скалы, ворвались ударные.

Гвидо с благодарностью впускал звуки в уши, поливая тонкой струей масла цепь светло-зеленого «Бианки». Потом запустил зубчатые колеса и долго смотрел, как механизмы бесшумно вклиниваются друг в друга. Он закончил, старый тридцатилетний велосипед казался возродившимся к жизни. Гвидо еще раз осмотрел аксессуары: родной насос, прикрепленный к раме, набор самых необходимых инструментов за седлом, сигнальные фонари, красный сзади, белый спереди. Он решил, что неплохо поработал, но проверить это можно было только одним способом: сесть за руль.

Гвидо подошел к седлу, взялся за обе ручки, наклонился вперед… и задрожал всем телом. Сделал глубокий вдох и попробовал еще раз. Бесполезно. После аварии он так и не смог больше сесть на велосипед. Всякий раз, как он пытался это сделать, от паники у него каменели все мышцы. Другие, более опытные гонщики говорили, что надо подождать, что все пройдет. Но ничего не проходило. Гвидо пожал плечами, стараясь избавиться от своих мыслей, потом повернулся к сыну:

— Ансельмо, не хочешь прокатиться?

Юноша тут же отложил покрышку, которую латал, и прыгнул в седло. Он ждал этого момента с того дня, как Гвидо начал реставрацию. И теперь, когда все было готово, ему не терпелось сделать круг на велосипеде, на котором его отец выиграл столько гонок. Он наклонился над рулем и сжал ручки с видом спортсмена перед большим стартом.

— Только один круг, и тут же вернусь, — пообещал он.

Но у ветра были на его счет совсем другие планы…

— Я думаю, мы пробудем в Италии год, а потом кто знает… — закончила Эмма.

Она сидела на парте, закинув одна на другую свои длинные ноги без всякого стыда и коварства. Вокруг нее толпились с десяток одноклассников, отказавшихся от пиццы ради того, чтобы всю перемену слушать историю путешествий семейства Килдэр. Но когда история подошла к концу, они не знали, что сказать. Ни у кого из них не было в жизни столько приключений, и они чувствовали себя неловко. Любой комментарий звучал бы банально, поэтому все предпочитали молчать. Лед растопила Лючия самым банальным из всех банальных комментариев: