Однако существует гораздо более подробное описание впечатления Горького от фотографии. Вот что рассказывает Карин Смирнофф, также писательница (в этой роли позднее на нее обратит внимание и Горький), в неопубликованном письме от 1963 года тогдашнему директору Королевской библиотеки Швеции Уно Виллерсу по случаю передачи в библиотеку принадлежавших ей портретов Стриндберга:

На самом деле существовало и другое (хотелось бы верить, до сих пор сохранившееся), еще более экспрессивное — и вполне откровенное — описание преображения Горького перед портретом. Это запись, однажды обнаруженная мною в архиве дочери Карин Смирнофф:

Едва ли можно удивляться тому, что Горький в 1912 году, в слове памяти, помещенном в «Dagens Nyheter», характеризовал Стриндберга как европейского писателя, имевшего для него наибольшее значение [1592] .

Имя Норы Сахар, в период эмиграции Лидарцевой (по-французски Лидар), в наши дни — не более чем сноска к биографии Анны Ахматовой. Роман Тименчик вкратце пишет о ней в книге «Анна Ахматова в 1960-е годы» [1593] . Она стала известной прежде всего в качестве журналистки парижской эмигрантской прессы. Как истинная представительница петербургской культуры 1910-х годов она писала об опере, балете и театре. Умерла в 1983-м, но года ее рождения Тименчик не указывает.

Вероятнее всего, Нора Сахар родилась в 1900-м. Однако это точно не установлено, это мог быть и 1899 год. Будучи дочерью известного адвоката Якова Сахара, в 1910 году Нора познакомилась со своим ровесником Сергеем Риттенбергом (1899–1975), чей отец сотрудничал с Сахаром. До нас дошли ее письма, написанные Риттенбергу в более поздние годы, в стокгольмский период его жизни [1594] .

В 1917 году Нора Сахар окончила гимназию М. Н. Стоюниной. В послереволюционном хаосе она быстро влилась в литературную жизнь былой столицы, появляясь то в поэтической студии Николая Гумилева, то в Доме искусств. После похорон Александра Блока она приняла решение покинуть Россию и эмигрировать в Берлин, в котором оставалась в течение ряда лет, прежде чем оказаться в Париже. В эмиграции она поддерживала дружеские отношения с Ольгой Глебовой-Судейкиной, Сергеем Кречетовым, Лидией Рындиной, Николаем Евреиновым, Анной Кашиной-Евреиновой и Александром Кондратьевым. Она также работала переводчицей, неоднократно посетив средиземноморские страны, языками которых — итальянским и португальским — превосходно владела.

4 марта 1921 года, когда еще шла Гражданская война, Норе Сахар, по всей видимости, исполнялся 21 год. Свой день рождения она отмечала с гостями — Корнеем Чуковским, Николаем Евреиновым, Михаилом Кузминым и Юрием Юркуном. Первые трое из названных гостей написали в честь именинницы три буриме с намеком на восстание, которое подняли матросы в Кронштадте и которое спустя короткое время, в период с 7 по 18 марта, было по приказу Троцкого с крайней жестокостью подавлено Красной армией под командованием Тухачевского. В письме к Сергею Риттенбергу, написанном уже в 1970 году, Нора Лидарцева вспомнит эти тексты.

Вот импровизация Чуковского: «Зачем, о безумная Нора, / В те дни, когда стонет Кронштадт, / Ты, словно жена военмора, / Устроила пир и парад? / Что, если, как родину Канта, / Тебя покарает Антанта?»

Продолжение Евреинова (с отголосками XIX века в духе Ивана Мятлева): «Ну, достукалися, Нора! Взбунтовался тут Кронштадт! / Ж’вуз ассюр, шеф военмора / Н’э па рад, нон, н’э па рад./ Вот мораль ученья Канта / и ответ сухой д’Антанта».

И в заключение буриме Кузмина: «В какие дни рождалась Нора! / Когда опять вздымил Кронштадт, / И вместо рожи военмора / Увидим майский мы парад, / и радугу родного канта / Вернет нам дружная Антанта».

В комментарии к письму Лидарцева объясняла, что «достукалися» намекает на слова, которые в то время можно было прочесть в стенных газетах: «Достукались, негодяи! Мы вас всех перевешаем, как куропаток!» [1595]

Конечно, тогда было трудно предположить, насколько кровавым окажется подавление Кронштадтского восстания. Известно, что число жертв насчитывает несколько тысяч. Вполне очевидно, что насмешливый, сатирический тон и шутки по поводу Антанты в трех буриме свидетельствуют о последних следах легкомыслия петроградской интеллигенции. Спустя несколько месяцев смерть Блока и расстрел Гумилева положат конец всем иллюзиям. А Норе Сахар останется только эмигрировать.

В 1933 году Ивану Бунину была присуждена Нобелевская премия по литературе. В силу этого он стал относиться к Швеции с особой благодарностью. В своей Нобелевской речи он назвал шведский «народ-рыцарь» своим благодетелем [1596] . Позднее он — хотя эти слова были криком о помощи — назовет себя «в некотором роде тоже шведом» [1597] .

В особенности же у него были основания испытывать благодарность к преподавателю русского языка в Лундском университете Михаилу Хандамирову. Благодаря Хандамирову и именно с мыслью о Нобелевской премии был сделан и издан ряд высококлассных переводов произведений Бунина на шведский язык, выполненных профессором Сигурдом Агреллем и Рут Ведин-Ротштейн. Кроме того, Хандамиров позаботился о том, чтобы Бунин вовремя вступил в переписку с Агреллем. В своих письмах Бунин не раз смог высказать пожелания о том, какие из его произведений следует перевести на шведский [1598] . Без деятельной помощи Хандамирова Бунин бы премии не получил.