— Придется тебе печь пирог самой, дорогая, — вздохнула Тамара Сергеевна, — ты уж извинись за меня перед Сашенькой, объясни ему все. Да, не забудь про вино!

Люда положила трубку и вернулась на кухню.

— Мама задерживается и очень извиняется перед тобой, — затараторила она, вытаскивая из холодильника продукты для пирога.

По правде говоря, Люда была даже рада, что ей самой придется печь пирог. Во всяком случае, ее руки будут заняты и голова тоже, и тогда она сможет не думать о предстоящей разлуке, о том, что видит Александра последние часы, а потом он уедет. От этой мысли у нее уже сейчас разрывалось сердце. Но тем не менее она предпочла бы, чтобы Саша этого не заметил. Машинально она продолжала шутить над своими приготовлениями, и, когда пирог наконец с горем пополам был поставлен в духовку, она первая предложила открыть вино. Саша молча и ловко открыл бутылку, налил по половине бокала и свой бокал осушил залпом. Потом встал, подошел к стоящему на холодильнике маленькому магнитофону и включил его.

Люда услышала медленную, прекрасную музыку.

Но она знала, что именно этой кассеты в их доме раньше не было. И, словно предваряя ее вопрос, Саша пояснил:

— Это моя любимая кассета, здесь рок-баллады. Я хочу оставить ее тебе…

Они допили вино, ни капельки не захмелев. Мрачный Александр внезапно поднялся с места:

— Приглашаю вас на танец, — церемонно поклонился он Люде.

Наверное, он думал, что это будет выглядеть естественно и смешно, но у Люды сжалось сердце. Ей хотелось плакать. Под действием вина и этой печальной, но такой невыразимо восхитительной музыки мысли о скорой разлуке причиняли ей боль. Она тоже поднялась, неуклюже сделала реверанс и, шагнув вперед, оказалась в его объятиях. И в ту же секунду ее затрясло, как в лихорадке, ведь в первый раз в жизни ее обнял мужчина. И не просто мужчина, а любимый человек.

Его руки были теплыми, танцевать с ним было удобно, но она нутром чувствовала опасность, исходящую от этих вроде бы невинных танцев. Чтобы придать танцам выразительность, они выключили свет на кухне и танцевали в темноте, все крепче прижимаясь друг к другу. Люда даже не заметила, когда они начали целоваться. Ей казалось, что так было всегда. И будет всегда. Потому что иначе… Иначе будет по-другому, а по-другому нельзя, просто не получится. И Люда знала, что Саша это понимает. Они теперь чувствовали друг друга как никогда. Люде казалось, что она знает, о чем думает он.

Внезапно Саша резко отстранился и сел на свое место. Он попросил Люду не включать свет. Люда села напротив него. На самом деле в кухне было не так темно, потому что в холле свет был включен, кроме этого, на улице горел фонарь прямо напротив окна. И Люде было видно взволнованное лицо Александра. Она рассматривала его, стараясь запечатлеть в памяти его родной образ, большие глаза, его стриженый ежик, его перебитый нос, который в принципе совсем его не портил, скорее наоборот, придавал его юному лицу взрослость и мужественность.

— Ты больше не хочешь танцевать? — спросила Людмила, изо всех сил стараясь, чтобы вопрос звучал как можно небрежнее.

Саша поднял голову, и она увидела его потемневшие, бездонные и почему-то больные глаза. Ей тут же стало стыдно. Разве она не понимает, ПОЧЕМУ он больше с ней не танцует? Разве это не свидетельствует о его порядочности? Тамара Сергеевна, значит, не напрасно доверила ему свою дочь. И внезапно Люде захотелось принадлежать ему. А почему бы и нет? Почти все девчонки из ее школы уже делали ЭТО! Да и вообще, к чему беречь себя, если она уже встретила своего мужчину, человека, которого полюбила? К тому же раз он уезжает, то у него не будет никаких обязанностей по отношению к ней. А иначе Люда отдастся первому встречному случайно или специально, чтобы забыть его. Вдруг решившись, Люда приподнялась с места и прошептала:

— Сделай то, что хочешь… Я не против…

Юля плакала, сидя в машине. Она так опозорилась перед этой деревенской коровой! Впрочем, стоит посмотреть правде в лицо. Марина вовсе не деревенщина. Судя по квартире, она ее не снимает. А значит, эта квартира принадлежит ей или ее родителям. В любом случае это означает, что она не хищная провинциалка, охотящаяся за московской пропиской и жильем, как хотелось бы Юлии. Это осложняет дело, но не намного. Юля уверилась в том, что Марина не влюблена в Виктора. Это стало понятно сразу же, как только маникюрша задала этот вопрос, не жена ли Виктора Юля.

Что ей оставалось делать? Юлия, конечно, призналась. Она считала, что они смогут поговорить спокойно.

— Я думаю, нам стоит кое-что обсудить, — сказала она Марине.

— Например?

— Например, тот факт, что мой муж живет с вами.

— Вы считаете, что это я его заставляю жить со мной? — Марина ничуть не смутилась.

— Вы его соблазнили, несмотря на то что прекрасно осведомлены о том, что он женат!

Юля занервничала, потому что разговор пошел совсем не так, как она себе представляла. Мало того что эта девица мигом раскусила ее, так еще и не чувствовала за собой никакой вины! Это было поразительно, потому что если бы Юля попала в такое положение и ей пришлось бы общаться с женой возлюбленного, то она бы просто со стыда сгорела! А Марина — надо же, какое самообладание, продолжала делать Юле маникюр, потому что Юля сразу же ей за него заплатила. Наверное, со стороны это выглядело забавно — жена и любовница сидят вместе, и одна делает другой маникюр, несмотря на проступившие красные пятна злости на лице одной из них и наглое выражение на лице другой.

— То есть вы хотите сказать, что не видите в этом ничего предосудительного?

— Я хочу сказать, что не собираюсь обсуждать с вами этот вопрос, — оборвала ее Марина. — Я продолжаю работать над вашими руками только потому, что не привыкла отказываться от денег, кроме того, моя профессиональная гордость не позволяет мне отпустить вас с недоделанным маникюром.

— Профессиональная гордость? — изумилась Юля, вырвав свою руку из пухлой ладони маникюрши. — Гордость шлюхи, надо полагать? Вряд ли вы профессиональны в чем-либо другом…