Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне
вернуться

Смоленский Борис Моисеевич
Шрифт:
От моих городов до пашен, От пустынь до камней в горах Мир на наших глазах и в наших Чутких, умных, больших руках. Я, чудак, изучаю климат, Перемены погоды жду. Я смотрю, как ветра поднимут, Понесут надо мной звезду, Как шумят сады молодые, Сколько дней и ночей подряд, Как в картине — в окне худые И седые дожди висят. Ты уходишь. Пусть вечер августа Мирно светится впереди, Только с верных путей, пожалуйста, Не сворачивай, не сходи. 1935?

54. «Жизнь моя не повторится дважды…»

Жизнь моя не повторится дважды. Жизнь не песня, чтоб снова спеть. Так или иначе, но однажды Мне придется тоже умереть. Как бы я ни прожил свои годы, Я прошу у жизни: подари Вкус воды и запах непогоды, Цвет звезды и первый взлет зари. Пусть и счастье не проходит мимо, Не жалея самых светлых чувств. Если смерть и впрямь неотвратима, Как я жить и думать разучусь? 1935 Москва

55. «Чуть-чуть недоспать…»

Чуть-чуть недоспать, Чуть-чуть недоесть. Но чтобы в руках гудело. Это самое что ни на есть Мое настоящее дело. Как радостно видеть: Готовый пролет, Первой вагранки литье И чувствовать, что ежедневно растет Настоящее дело мое! 1936 Нижний Тагил

56. У КОСТРА

С тех пор как ведется столетиям счет Была ли крепче погода, Чем в зиму тысяча девятьсот Тридцать второго года. Ночами, бывало, в сырых дровах Огонь добывали с бою. Костер окрылялся. О двух крылах Он нас уносил с собою. Нам чудилось, как самолет летит Из цеха, который строим, Как нашу машину в тучи стремит Летчик, ставший героем, Как над тайгой, где нет ничего, Встал город, красив и весел, Как солнце сияет, Будто его Дворник, как флаг, повесил. 1936

57. БЕССМЕРТИЕ

Мы ели хлеб и пили воду. Не до веселья было нам. Мы покоряли непогоду, Считая годы по зубам. Я сохраню былую ярость, Войдя к потомкам поутру. У них, как памятник, состарюсь, Как память сдам, но не умру. 1936

58. НАШЕ ВРЕМЯ

Мы жаркою беседой согревались, Мы папиросным дымом одевались И у «буржуйки» сиживали так. В такие дни покой невероятен, А дым отечества и сладок и приятен, Окутавший наш проливной барак. Он сбит в осенней непогоде вязкой С обычной романтической завязкой — В лесу, в дождях, в надежде и в дыму. Я потому об этом вспоминаю, Что лучшего я времени не знаю, По силе чувства равного ему. Какое это было время, дети! Мы жили в тьме и вместе с тем на свете, На холоде у яростных костров. Мы спали под открытым небом, в доме, В кабинах экскаваторов и громе Неугомонных наших тракторов. А по утрам хлебали суп из сечки, Приветливо дымящийся на печке, И были этим сыты до зари. Мы думали о вредности излишеств, Роскошнее не ведали из пиршеств, Чем с чаем подслащенным сухари. Когда фундамент первый заложили, От счастья замерли, а впрочем, жили Невероятно гордые собой. Мы день кончали песней, как молитвой, Работу нашу называли битвой. И вправду, разве это был не бой?! Я не могу вам передать эпохи. Нет слов других, а эти, может, плохи. Я лучше случай расскажу один. Пришел сентябрь — в округе первый медник. Одел он свой протравленный передник, В его руках паяльник заходил. Уже леса покрылись медным цветом, Последняя гроза прощалась с летом, Стремительнее двигалась вода. А тут еще нагрянул дождь-подстёга. Рекою стала главная дорога. Так с непогодой к нам пришла беда. Вода в плотину бешено вгрызалась. Всю вражескую ненависть, казалось, Она в себя вобрала в эту ночь. Как мы тогда стремительно бежали, Как выросли в ту ночь; и возмужали, Готовые погибнуть, но помочь! К утру, измотанные трудным боем, Мы поняли, что мы чего-то стоим. Мы вышли победителем ее. Белье сухое показалось негой, А дом из досок — сладостным ночлегом, Геройской славой — наше бытие. 1937

59. «Я говорю себе: глазами…»

Я говорю себе: глазами Не охватить дорог, Которые прошел с друзьями По-честному, как мог. Но самой трудной и весенней Была дорога та, Что привела на новоселье В уральские места. Здесь, над горою, свод окрашен Огнем литья в дыму. И знаю я, что флаг над башней Кремлевской — брат ему. Попробуй пристальней вглядеться И отличить сумей Свою работу от наследства Отцов и матерей. Сумей, всмотревшись хорошенько, В созданьях молодых Увидеть здесь — свою ступеньку, А там — друзей своих. Ну что ж! Под этим небосклоном Я различаю гул Турбины ТЭЦ. К ее колоннам Я арматуру гнул. Своим трудам большим и малым Веду я твердый счет, Я знаю, что под флагом алым И мой пример живет. Но даже с гор единым взглядом Не охватить дорог, Которые прошел солдатом По-честному, как мог. 1937

60. ТАГИЛ

Меня влечет опять туда — в Тагил, Где мерзли мы, где грелись у «буржуйки», Где падал я и, набираясь сил, Сквозь вьюгу шел в своей худой тужурке. Он в час тревоги твердый, как металл, А в дни веселья Песнями встревожен. Я в этом трудном городе мечтал Характером стать на него похожим. 1937 Москва

61. ОРДЖОНИКИДЗЕ В ТАГИЛЕ

Над городом Тагилом, почернелым От копоти, заботы и огня, Возник Серго, Своим дыханьем смелым Строителям ближайшая родня. Он шел в забои на горе Высокой — И горы расступались перед ним; Он поднимался на Шихан, где сокол Кичился одиночеством своим. Мы шли вослед торжественно и гордо И вместе с ним, взглянув на рудники, Увидели живой набросок города Из-под его приподнятой руки. Но то не старый был, не деревянный, Приземистый, оглохший и слепой, Не город-миф, а мир обетованный, Живой, как песня: подтяни и пой! И мы тянули! В бури и метели Смерзались губы, слушаясь едва. Но мы работали и песни пели, Мы выпевали радости слова! Мы их лепили, строили, строгали И город-песню создали из них. На площади — в граните и металле — Орджоникидзе памятник возник. 1938 Москва